Но вдруг остановилась и обернулась к нам.

– Не ходок я ногами, – сказала громко, и голос её как будто окреп. – А с такими рохлями до зари топать. Отсюда вперёд пущусь. А вы следом будьте. Отстанете – не стану ни звать, ни искать. В тайге сгинете!

И вдруг заверещала, закрутилась на месте, поднялся ветер, пыль, листья. Мы рты разинули. Закрутился ураган, что, где – не разберёшь, только вижу: нет Камки. Лишь Очи звонко крикнула: «Вон она!» – и зайцем бросилась в лес. Я – за ней.

Как мы бежали – будто жизни спасали свои. Ничего не разбирая, не видя ни земли, ни деревьев, ни камней. Не отстать, не потеряться боялась я – боялась на посвящение не попасть и остаться ещё на год ребёнком.

Только вдруг всё стихло: выскочили мы на берег озера. Ветер и тьма остались позади, а под кедрами перед костром сидела Камка и с ложки пробовала похлёбку. Переводя дух, мы с Очи уставились на неё. Она же не сказала ни слова и приказала молчать, только кивнула, чтобы садились. Из тайги стали выходить девочки и падать рядом, будто ноги их уже не держали. Одна, самая толстая, достала из рукава кусок лепёшки и принялась есть, жадно впиваясь зубами. Я отвернулась.

Наконец приготовила Камка похлёбку, разлила по свежим, только вырезанным деревянным чашам и раздала нам. Ели тихо, только слышно было, как ветер гнёт кроны да как ложки выстукивают дно.

– Славная была у меня охота, – молвила Камка, прерывая молчание и вытирая ладонью жирные губы. – Добрая маралуха [2] накормила вас собою. И у духов нынче добрая охота будет, – добавила, оглядывая обступающие кедры, будто кого-то за ними различала. – И вам от них не отбиться, – засмеялась негромко, словно заскрипело старое дерево. – Но как маралуха, себя вам отдавшая, звездою на небе станет, так и вы, себя духам скормив, тем станете, кем вам быть должно. Так что готовьтесь: выдержите бой – укажет вам дух вашу долю. – Она оглядела нас, будто ожидая вопросов. Но мы молчали. Девочки с испуганными лицами смотрели на неё. – Поели? А чего сидите? Стройте себе дома: жить вам тут до зимы.

Мы разбрелись по поляне собирать шатры. Я не знала, с чего начать, и кинулась к Очи.

– Давай вместе дом ставить.

– Те! – отмахнулась она. – Это для домашних девочек. Я себе на дереве гнездо совью. Я, когда в лесу ночую, всегда на дерево залезаю и сплю. Ты тоже так можешь. Только на другом дереве.

– Нет, я так не могу: зимой и замёрзнуть недолго. Надо, чтоб огонь был.

– Дело твоё, – усмехнулась Очи.

Пришлось работать одной. Сначала я сложила дрова под очаг. Наметила место, чтобы и сесть, и лечь не близко к огню и не далеко. Потом пошла под гору. Там много деревьев ветром повалило. Нарезала прутьев, надрала коры, долго таскала, собирала да крыла.

Очень боялась до сумерек не успеть. И правда, уже стемнело, когда последний кусок коры укрепила. Оглядела шатёр и хотела идти к костру, как вдруг почуяла неладное: девочки собрались вместе и недобро косились на меня. Потом вышла самая высокая и преградила мне дорогу.

– Чего это, царевна, ты себе выстроила? – начала она. – Думаешь, особая? Смотри, какие мы себе шалаши поставили, – низенькие, только залезть и спать. А ты чего гору вымахала?

И другие загудели: пусть будет как все, нам ровня будет!..

А первая продолжала:

– Это в стане ты – царская дочь, а как вытащат тебе духи прялку, станешь как всякая. Чего тебе выделяться, пока ничего не решили духи? Разбирай!

И все загудели: разбирай, разбирай!

Я сжала зубы. До того и не думала, что духи могут мне вытащить прялку. Всегда, когда пыталась почуять свою долю, видела себя воином на коне, с чеканом [3] и луком. Кулаки стиснулись сами.

– Те, какая ты смелая! – крикнула я. – Выходи же один на один! Посмотрим, чей шатёр разбирать!

И, не дожидаясь ответа, бросилась на неё, как телок, стараясь боднуть головой в живот. Но промахнулась: она выгнулась и ударила меня кулаком по спине, меж лопаток. Немного сильнее – и мне бы упасть, но я устояла, успела схватить её за талию и остановиться. Она тоже перехватила меня поперёк туловища, и так мы застыли, широко расставив ноги, пыхтя и пытаясь свалить друг дружку, как делают мужчины в борьбе.

Но мы не мужчины, чтобы так бороться: они крепкие, как быки, а мы были вёрткие, как змеи. Я вывернулась первой и кинулась снова. Она была выше и тяжелее, однако я – злее, решительней и понимала, что защищаю, а это главное – всё время помнить, ради чего дерёшься. Так отец учил, ещё когда ребёнком была. Я крутилась вокруг неё, как белка по дереву, она же толкала и ударяла каждый раз верно, сильно и больно. Любой её удар мог бы свалить меня, но я терпела, била, кусала, только старалась не сцепляться, чтобы она не могла перевесить.

Вдруг я ощутила, что выбила её ногу и она вот-вот упадёт навзничь, но тут словно бы ярко вспыхнул костёр, и в его свете я увидала перед собой вместо девичьего лица, вместо человечьей головы – морду горного барса. С прижатыми ушами, ощерив серебристую голову и оскалив клыки, он смотрел холодными сияющими глазами. Всё во мне сжалось, а барс завизжал, и я почувствовала, что мы оба падаем на землю.

Мне показалось, что горы дрогнули. Но в тот миг я уже знала, что это и есть моё посвящение, и не отпрянула. Мы покатились вокруг костра. Барс визжал и шипел, бил меня о деревья, прижимал к земле, драл кожу, грыз плечи. Я видела, как кровью налились его глаза и как покраснели клыки, но скорее дала бы сожрать себя, чем отпустила.