Быть его. Быть рядом с ним. Верить, что между нами не просто секс. Не голый инстинкт. Нечто большее. Настоящее. То, ради чего стоит бороться.

Я спрашивала Захара про страх, а теперь сама содрогаюсь от ужаса. Оказывается, это и правда жутко – открыться, стать уязвимой, довериться до конца. А еще страшнее потерять все.

– Говори, - ровно бросает он.

– Что?

– Я чую твой напряг.

– Это глупо, но…

Замолкаю, не представляя, как выразить свои эмоции вслух.

Захар отстраняется, чтобы поймать мой взгляд в горящий капкан. Его глаза не оставляют шанса скрыть правду.

– Вдруг я моргну – и ты исчезнешь?

– Моргни, - просто заявляет он.

Я зажмуриваюсь, убираю руки от его груди. Парень тоже отпускает меня, но в сторону не отходит. Я не успеваю перевести дыхание, как его губы накрывают дрожащие ресницы. Опять и опять, заставляя трепетать сильнее и покрываться льдистыми мурашками от каждого прикосновения. Сдавленный стон рвется из горла, а под ребрами оживают и раскрываются стеклянные крылья.

– Долго моргать придется, - заключает Захар.

Падать больно. Разбиваться вдребезги – еще больнее. Только это ни капли не отрезвляет и не помогает избавиться от наваждения.

Я открываю глаза и сгораю в зеленом огне.

– А ты можешь отказаться от соревнований? – спрашиваю. – Можешь выйти из игры? Есть какой-нибудь способ? Скрытые правила? Хотя бы одна лазейка?

– Я возьму победу, - заявляет твердо. – Не дергайся.

– Арена – опасное место, - нервно поджимаю губы. – Я чувствую. Не понимаю, почему ее снова открывают. Если там произошло убийство, то это может повториться.

– Прошло девятнадцать лет.

– Не важно, - мотаю головой. – Преступника не нашли, а единственный свидетель не дал показания. Хотя не понимаю, как такое возможно. Почему полиция не заставила его открыть правду? И куда пропали другие свидетели? Это же случилось во время игры. Там должна была находиться толпа народа.

– Это случилось в период каникул, - ровно говорит Захар. – Погиб преподаватель, который на тот момент вообще не должен был находиться в «Клетке».

– Подожди. Выходит, дело не в играх?

– Кто-то открыл Арену в ту ночь и запустил механизмы без разрешения.

– Механизмы? – спрашиваю, похолодев.

Мне четко слышится скрежет металлических жерновов. Бурная фантазия рисует адские мясорубки.

– Полоса препятствий, - безразлично замечает Захар. – Вроде той, где мы тренируемся.

– Но гораздо сложнее и опаснее?

– Риск не критичный.

– Что там произошло? – сглатываю. – В этом университете абсолютно безумные порядки, но даже при таком раскладе Арену заперли на девятнадцать лет.

– Полиция подозревает, что убийц было несколько, хотя никаких доказательств не обнаружено. Нашелся только один свидетель, но он ничего не смог сказать.

– Не понимаю, - хмурюсь. – Его запугали? Разве он не хочет, чтобы виновных наказали? Неужели ему совсем наплевать?

– Ему год.

Голос Захара как будто дрогнул в этот момент. А может, я увлеклась и пропустила часть слов.

– Прости?

– Ему исполнился год в ту ночь, когда это произошло, - говорит Захар и его горящий взгляд леденеет. – Преподаватель оказался на Арене вместе со своим сыном.

Мое горло сдавливает. Я еще не вполне осознаю смысл коротких и отрывистых фраз, но темнота окружает меня, жуткая и давящая, она повсюду, обжигает тело холодом.

– Ребенок, - судорожно выдыхаю. – Там был ребенок?

– День его рождения стал днем смерти его отца.

Захар смотрит сквозь меня.

Странное ощущение. Он так спокоен, но я отлично понимаю, это лишь внешнее впечатление. Изнутри парня раздирает настоящая буря.

И все же я совсем не могу прочитать его чувства. Наталкиваюсь на громадную стену, на несокрушимую скалу.

– Пацана нашли рядом с телом, - продолжает Захар. – Он громко орал. Весь в крови, но без травм. На нем ни царапины не оказалось. Бьюсь об заклад, он видел все, но вряд ли понимал что к чему и уж точно не мог дать показания ментам.

– Господи…

Какие слова тут можно сказать?

Я зажимаю рот ладонью, рефлекторно стараюсь загнать истерику обратно, только слезы уже стекают по щекам. Ужас прошивает насквозь. Меня дико трясет.

Я вижу ребенка в луже крови. Он кричит, пытается позвать на помощь, хочет спасти своего папу. Это его первый день рождения. Ему ровно годик. Бедный малыш там совсем один.