– Ивашев, Перелегин! Впрочем, вопрос адресован всему классу: дайте художественную оценку тому, что вы сейчас увидели.

– Грация – дочь Юпитера! – воскликнул начитанный Славка.

– Очарованная странница! – поддакнул Перелегин.

– Так… Кто-нибудь еще? – Эсэм обвел класс сияющим взором.

И мы не заставили себя ждать.

– Модель на подиуме! – объявила Ульяна.

– Ангел в полете, – бархатным голоском проворковала Лариска.

– Диво дивное!

– Сестра милосердия!

– Юная парижанка! – брякнул расхрабрившийся Олежа.

– Замечательно! – Эсэм даже похлопал в ладоши, мимолетно потрепал по голове Вовку Зорина, молчавшего как рыба. – Мне, честно говоря, понравилось больше всего определение маэстро Ивашева. Ой, не зря представители неоплатонической эстетики определяли грацию как сокровенный вид красоты, который нельзя измерить с помощью пропорций и определить рациональным путем. Именно это я и имел в виду, рассказывая вам о сиянии глаз. Именно это нам продемонстрировала сейчас Элла Витальевна. Полагаю, с нашим заданием она справилась блестяще. Кто и какую оценку ей поставит?

– Твердое «пять».

– Чего «пять», можно и шесть баллов! Потому что экспромтом и неожиданно, – бухнул Максим.

– Серьезный аргумент, – кивнул Эсэм. – Принимается.

– А по десятибалльной шкале можно и все двенадцать дать. Потому что на публике. Я бы точно так не смогла!

Это, конечно, опять Лариска подмаслила. Эсэм не зря первыми вызвал Максима Перелегина и Славку Ивашева – двух самых говорливых и сметливых из нашего класса. Еще и Лариску к этим двоим можно было приплюсовать. Вот я бы не сообразил так сразу. Хоть и стоял совсем рядом.

– Огромное спасибо, Элла Витальевна, за этот маленький эксперимент! – Шагнув к завучу, Эсэм церемонно склонил голову.

– Ох, Сергей Александрович, какой же вы льстец!

– Ни боже мой! – с чувством произнес Эсэм. – Поверьте, я не мог упустить столь редкий случай. Прошу заходить к нам почаще! Правда, ребятки?

– Да-а!!! – в тридцать глоток пропело и проревело наше стадо.

Завуч потрясенно взглянула на класс, затем на нашего учителя, и трудно было сказать, чего ей больше всего хочется – то ли расцеловать Эсэма, то ли швырнуть в него цветочной вазой. Хотя, возможно, ей хотелось того и другого сразу.

Когда завуч вышла, Эсэм вновь выразительно приложил палец к губам. По счастью, ума не рассмеяться у нас хватило.

– А теперь, дорогие мои комбатанты, продолжим урок, – объявил наш любимый учитель. – К эмоциональным чертам предлагаю добавить и грацию.

Никто, разумеется, не возражал.

А потом были другие учителя и другие уроки, только все они смазались в одно туманное марево. После изо и эсэмовского обществознания воспринимать что-либо всерьез было уже невозможно. Славка так и высказался однажды, посулив, что много лет спустя после школы мы, наверное, никого и не вспомним, кроме нашего Эсэма. Уроки рисования, его шуточки и афоризмы, экскурсы в античную историю, разговоры об эпохе Ренессанса – только это в нас и останется…

– А проволоки у тебя случайно нет? – спросил я у Славки, когда мы выходили уже из школы.

– Медная, алюминиевая?

– Стальная – и не меньше пяти миллиметров в диаметре.

– Ого! Откуда я тебе такую возьму? – Славка прозорливо прищурился. – А тебе для чего? Для Башни?

Я тут же расстроился. И про грацию этот умник быстрее всех сообразил, и про Башню догадался. Но не рассказывать же ему про туман, про загадочную встречу на Пятачке. Поэтому я сказал совершенно другое:

– Это для качелей. Алиса просилась покачаться, а там поручни не слишком надежные.

– Хочешь примотать ее к сиденью проволокой?

– Пошел ты…

– Ладно, ладно – шучу!

– Ты шутишь, а мне Юлия Сергеевна опять распекон устроила.

– Это ты про ее учительницу?

– Ну да. Она их возит по различным мероприятиям и по юнкоровским делам самая главная. Телефон откуда-то узнала, самолично звонила, ругала за качели.

– Погоди, она-то как про них узнала? Настучал кто-то?

– Так Алиска сама и рассказала.

– Ни фига себе! C’est fantastique!

– Такие уж у них отношения. Алиса ее обожает, доверяет во всем, ну а та, само собой, держит охламонов вроде меня под прицелом. Короче, проволока нужна – и покрепче.

– Ну… Это надо у трудовика спросить.

– У Дормидонтыча?

– Ага, только ты к нему не суйся. – Славка глубокомысленно изогнул правую бровь, надломил левую. Здорово у него это получалось. Я как-то тужился перед зеркалом – ничего не вышло. – Он тебя в три счета заболтает, а там и поругаетесь.

Я погрустнел. Славка был прав. Дормидонтыча, нашего трудовика, переболтать было невозможно. Он поучал и наставлял, любил тыкать пальцем в грудь, заглядывать в лицо. На уроках его мы без конца писали диктанты и сочинения – Дормидонтыч явно что-то напутал в своем образовании. Во всяком случае, за те годы, что мы учились у него, напильники с молотками мы держали в руках раза три или четыре…