– Здравствуйте, – говорит телеграфист, и его плоское испитое лицо расплывается в улыбке.

– Здравствуйте, – говорит Вера. – Как вы сюда попали?

– Музыкант продал, – грустно сообщает телеграфист. – Теперь вот не знаю, как быть: то ли от всего отказываться, то ли, наоборот, признаться. Прокурор говорит: если не признаешься, загоним туда, куда Макар телят не гонял, признаешься во всем – выпустим.

– Прокурору не верьте, обманет. Молчите как рыба. Если признаетесь, вас припутают к политическому делу, и тогда Сибири не миновать. Сидите смирно. Знать ничего не знаю, ведать не ведаю. В крайнем случае сошлют в Архангельскую губернию, а телеграфистом можно работать и там.

– Оно-то, конечно, так, – колеблется телеграфист, – но с другой стороны, если сразу все рассказать…

– Смотрите, – говорит Вера. – Дело ваше. Но если попадете в Сибирь, пеняйте на себя.

– Ладно, буду молчать. Только мне хотелось бы для своей специальности подучить французский язык. Тогда нам жалованье платят больше. Вы не поможете?

– Охотно. Если хотите, давайте прямо сейчас и приступим.

Спустя несколько дней ее вызвали в жандармское управление. За столом – знакомый прокурор.

– Вы по-прежнему отказываетесь назвать свое имя.

– Отказываюсь.

– И совершенно напрасно. Нам все известно.

– Неужели?

– Сейчас вы в этом убедитесь. Ваша мать приехала из Петербурга и теперь сидит в соседней комнате. Так как ваше имя?

Вера лихорадочно думает, оценивая обстановку. Может быть, прокурор расставляет ловушку. Но мать, Петербург…

– Пишите: Филиппова.

– Кто ваш муж?

– Секретарь Казанского окружного суда.

Прокурор заглянул в какую-то книжечку, сопоставил Верин ответ со своими сведениями.

– Где вы оставили свои вещи?

– Я приехала без вещей.

– Ну, барышня, такие сказки только в приготовительном классе проходят. Никто не ездит из Петербурга в Москву без чемодана или на худой конец саквояжа.

– Я ехала курьерским поездом и думала им же вернуться обратно.

Прокурор смотрит на нее недоверчиво.

– В таком наряде наносят визит или выходят пройтись по Невскому, но никак не садятся в поезд. Пока вы не скажете, где оставили вещи, мы вас не вы пустим.

Новая задача. Вещи у Богдановича на конспиративной квартире. Но у Георгиевской обыск, конечно, уже сделан, едва ли жандармы захотят повторять его.

– Ну хорошо, вещи я оставила у Георгиевской.

– Почему же вы сразу этого не сказали?

– Я боялась себя скомпрометировать, – сказала Вера первое, что пришло в голову.

– Ну ладно, – устало согласился прокурор. – Предположим, что я вам поверил. Извольте дать подписку о невыезде из Петербурга. – Он придвинул к ней лист бумаги. – А теперь идите. Там вас ждет ваша матушка. Советую, если вам своей жизни не жалко, поберегите хотя бы матушку.

Весь остаток дня до самого отъезда Екатерина Христофоровна провела в волнении. Слава богу, на этот раз обошлось. Удалось ей уговорить прокурора. «Господин прокурор, Христом Богом молю. Ведь у вас тоже есть мать». – «Да, у меня есть мать. Но она меня воспитывала в духе уважения к закону и любви к отечеству». И только когда стала перед ним на колени, он испугался. «Что вы, что вы, не нужно-с».

Все же и у прокурора есть сердце. Потом Екатерина Христофоровна хотела сразу ехать на вокзал, но Вера сказала, что ей надо забрать вещи, которые она оставила у друзей.

– Хорошо, – сказала Екатерина Христофоровна, – я еду с тобой.

Она видела, что дочери ее предложение не по душе, и все же поехала. До Разгуляя доехали на извозчике, потом петляли какими-то переулками, наконец остановились у подворотни трехэтажного дома.

– Маменька, дальше вам нельзя, – сказала Вера решительно.

– Почему же мне нельзя? Ведь я твоя мать.

– И матери нельзя, – сказала она довольно резко.

– Доченька, – сказала Екатерина Христофоровна со слезами на глазах. – Даже прокурор со мной разговаривал мягче.

– Маменька, если б можно было. Но ведь правда нельзя. Эта квартира такая, куда я не имею права вас приглашать.

– Да что ж это за такая квартира?

– Нелегальная квартира! – вспылила дочь.

При слове «нелегальная» мать вдруг присмирела и сдалась.

– Ладно, иди, я подожду.

– И посмотрите, чтоб за мной «хвост» не увязался.

– Хвост? – удивилась Екатерина Христофоровна. – Ах, да, это, кажется, на вашем языке шпионов так называют. Ладно. – И вдруг испугалась. – Вера!