В этот же день Василису перевезли в самую дорогую и самую оснащенную клинику в городе. Я не смотрел на цифры на счетах. Мне было плевать.

Именно тогда я впервые за свою жизнь подумал, что готов сам умереть. Ради другого человека. Ради Василисы. Только чтобы она жила.

Но этого не требовалось. У врачей все было. И все равно они были бессильны. Нужно было только время после операции.

И мои дни теперь все состояли из ожидания. Я возвращался в номер только, чтобы спать. Несколько часов.

А потом опять ехал в клинику.

Но изменений не было.

Пока ночью не раздался телефонный звонок.

— Приезжайте срочно, — слышу уже знакомый голос врача.

— Что? Что-то случилось? — я уже вскочил с кровати и натягиваю брюки, прижимая телефон к уху.

— Не телефонный разговор, — сухо отвечает он. — Приезжайте как можно скорее.

— Я еду, конечно. Уже выезжаю. Что-то с Василисой?

— Все на месте, — и он кладет трубку.

Я врываюсь в больницу и на входе сталкиваюсь с доктором.

— Что с Василисой? — спрашиваю сразу же.

— Пройдемте в кабинет, — кивает он.

Мы заходим к нему и он закрывает дверь.

— То, что я расскажу вам, должно остаться между нами. Вы обещаете? — серьезно смотрит на меня.

Да что, блять, за тайны?!

— Да, — отвечаю.

— Кто-то пытался отключить вашу жену от аппарата, — произносит он и у меня перед глазами туман.

Чего?! Какого хера?!

— Что? — спрашиваю охрипшим голосом, потому что в горле ком. — О чем вы? Что с Василисой?

— Все в порядке с ней. Ну, в смысле без изменений. Если бы не медсестра.

— Но кто мог это сделать? Где она сейчас? Она одна в палате? Опять одна?

— С ней медсестра. Не беспокойтесь.

— Да какого хера «не беспокойтесь»? Кто-то собирался убить мою жену, а вы — «не беспокойтесь»?! Вы вызвали полицию? Сообщили им? Они уже ищут?

— Успокойтесь, Давид, — он кладет руку мне на плечо. — Поэтому я и вызвал вас.

Недоверчиво смотрю на него.

— Нам не нужна огласка. Не нужна полиция, — стряхиваю его руку. Ясно. — Успокойтесь. Это дело может сильно ударить по нашей клинике. Поэтому я прошу вас не разглашать данную информацию.

— Вы серьезно?! — чуть ли не рычу я. — Ее хотели убить! Убить! Вы понимаете вообще, о чем просите меня?!

— Состояние вашей жены все равно… — запинается, но продолжает: — безнадежно. Простите, но это так. А я не могу рисковать репутацией.

— Мне не о чем с вами разговаривать, — разворачиваюсь и иду к двери.

— Постойте, Давид, — кричит он мне в спину. — Подумайте о вашей жене!

Я останавливаюсь.

— Только в нашей клинике у нее есть шанс выкарабкаться. Нигде больше ей не обеспечат такое лечение. А перевозить в Москву ее пока нельзя. Вы сами все прекрасно понимаете. Если вы пойдете в полицию, нас закроют. Ваша жена лишится лечения. Подумайте.

Сука.

Замкнутый круг.

Сжимаю кулаки от злости. Решение приходит почти сразу же.

— Хорошо, — цежу я. Поворачиваюсь к нему лицом. — Два условия.

Он молча ждет.

Напряжение в комнате достигло предела.

— Вы даете мне возможность поговорить с персоналом, посмотреть записи камер, чтобы самому разобраться с покушением. Второе. Я остаюсь здесь. До тех пор, пока Василиса не придет в себя. Я буду жить с ней в палате.

— Вы зря беспокоитесь, Давид. С ней там сейчас медсестра и больше ничего не произойдет. Напрасно…

— Мои условия вы слышали, — произношу твердо. — Они не обсуждаются. Решайте. Думая о репутации клиники.

Он мнется недолго.

— Хорошо, — отвечает как-то недовольно. — Согласен. В палату принесут еще одну кровать. С персоналом и службой охраны вы сможете переговорить завтра. Все? Договорились?

Киваю.

После этого разговора я иду в палату к Василисе. Там и правда сидит медсестра.

Доктор приходит следом и объясняет ей, чтобы приготовили все для меня в палате.

Подхожу к Василисе. Она все также лежит. Отчаяние заполняет меня от одного взгляда на это лицо без эмоций. Даже не верится, что совсем недавно она улыбалась, усмехалась, хмурила брови. Дерзила. Я бы все отдал, чтобы вернуть это.

А пока просто сажусь рядом и беру ее руку.

Мои дни теперь похожи на бесконечный и безнадежный поток ожидания. Я засыпаю и не вижу сны. Я встаю каждое утро с рассветом и иду к кровати Василисы, чтобы сказать ей «доброе утро» и поцеловать в щеку. Я ем и не чувствую вкус пищи. Пью, когда жажда начинает душить меня.