______________

* Карфаген должен быта разрушен (лат.).

Хомичев стал хмуро смотреть вперед на зеленеющие поля озимой пшеницы.

– Володя у нас один из лучших работников, - примирительно заметил Беличенко и рассказал, как Хомичев раскрыл дело о краже пятидесяти восьми тысяч рублен из колхозной кассы. В его голосе звучали просительные нотки. Ехали в колонию для несовершеннолетних, где Хомичеву предстояло допросить одного парня, к которому неожиданно потянулась нить из нового следствия. Утром Хомичев и Пушнин были настроены дружески; Пушнин весело сообщил, что уже успел пробежать трусцой три километра, отвел дочку в детсад и написал страницу статьи для юридического журнала. Он был поджарый, с рыжеватыми вьющимися волосами. И выше Хомичева на полголовы.

"А я уж давненько спортом не занимался, - вздохнул тогда Хомичев.
– У нас по средам в восемнадцать ноль-ноль физподготовка - бассейн, зал, корты. Но куда там сходить! Кто пойдет, на того косятся, как на лодыря".

"Это дико!
– ответил Пушнин.
– Кому нужен вялый сыщик? Я бы на месте вашего начальника обязал всех заниматься спортом!"

Потом неожиданно Хомичев начал придираться к Пушнину.

Беличенко все пытался смягчить Хомичева и расхваливал его, как умел. Он вспомнил и послевоенный ОББ, отдел борьбы с бандитизмом, где работал отец Хомичева, засады, перестрелки, и то, что еще в школе Хомичев стал заниматься альпинизмом, что в армии стал мастером спорта, что заочно учится. И жена у Володи обаятельна, и дочурка смышленая.

– Слушай, - переходя на "ты", сказал Пушнин и тронул Хомичева за плечо.
– Обычно дети оперативников воспитываются среди уличной шпаны. Какая-то странная закономерность! Ты ведь тоже?

– А ты?
– повернулся Хомичев.

Сильные прямые губы Пушнина улыбались.

– И я, - кивнул он.
– Уголовная романтика... Андреич, мы оба могли бы стать вашими подшефными, - сказал он Беличенко.
– Страшно представить, как легко было переступить грань.

Но по его спокойному доброжелательному тону было видно, что ему ничуть не страшно.

– А я стащил у бати тэтэ, - оживился Хомичев.
– Засунул под рубаху. А уже вечер, идет по улице бабка, я на нее пушку: "Руки вверх!" Она как огреет меня сумкой!

– Сумкой?
– спросил Пушнин.
– Ну и дальше?

– Убежал.

Постепенно настроение у всех выровнялось, пошли рассказы из следственной практики. Беличенко закрыл глаза и сквозь дрему улыбался.

Проехали поселок Тополиный. В окна налетело тополиного пуха. Листья деревьев лоснились, на шоссе лежали полосы яркого света и тени.

Хомичев еще не бывал в колониях, ждал встречи с любопытством и смущением. Он не знал, как относиться к малолетним преступникам.

Их встретил начальник колонии, пожилой полковник с жестким, как показалось Хомичеву, лицом. В окно кабинета была видна верхняя, проволочная часть забора, сквозившая черной сеткой на фоне неба. Светло-серые глаза полковника были задумчивы. Может, он сожалел, что потратил жизнь не на то? В его облике угадывалась властная натура. Нет, вряд ли сожалел. Рядом с ним Беличенко и Пушнин сделались незаметны, он выделил Хомичева и говорил, глядя на него. Полковник не отличался красноречием. Он рисовал картину простыми стертыми словами: "Наша задача использовать педагогическое наследие Макаренко и ликвидировать конфликт между воспитанниками и обществом", "перспектива - готовить к освобождению", "вечерняя школа работает по недельной двадцатиодночасовой программе", "сроки от пяти до десяти лет, убийства, изнасилования, разбой". Несмотря на эти шаблонные фразы, Хомичев слушал с угрюмым вниманием. В глазах полковника было страдание. "Недавно была встреча с нашими бывшими воспитанниками, они отмечали двадцатипятилетие освобождения. Среди них директор завода, доктор физико-математических наук, прорабы, тренеры, инженеры".

– Вы считаете нашу систему наказания достаточно жестокой?
– спросил Пушнин, словно продолжая прошлый спор с Хомичевым.

– Вопрос перевоспитания человека никогда не решался с позиции силы. Я и мои коллеги придерживаемся этого принципа.

– Ясно, - кивнул Пушнин (Хомичев вспомнил его латынь о Карфагене).
– А кого у вас больше, городских или сельских?

– В основном дети из промышленных районов. Из сельской местности единицы.
– Полковник поглядел на часы.
– Еще урок не закончился. Здесь подождем или пройдемся по территории?

Спустились на первый этаж, в цех, где на токарных станках работали колонисты. Подростки были наголо стрижены, одеты в черные спецовки с небольшими белыми треугольниками на груди, в которых стояли две строчки, фамилия и номер отряда. Они смотрели на приезжих с интересом, но как бы издалека.

В жилой зоне, походившей на городок воинской части, были разбиты цветники, оборудованы спортивные площадки. В школе шли занятия первой смены. Нужный ему парень писал сочинение. На стенах висели фотографии бывших воспитанников.

Приезжие осмотрели школу, спальные корпуса и вернулись в кабинет начальника колонии.

Беличенко спросил, что делают подростки в свободное время. Полковник ответил с досадливой усмешкой:

– Мы заорганизовали каждую свободную минуту, чтобы всегда они были чем-то заняты. А как по-другому?

– Наверное, так и нужно, - сказал Пушнин.
– Но все-таки жалко. Дети.

– Дайте им по стакану водки - увидите, какие это дети!
– возразил Хомичев.
– Мне тоже жалко, но не такие они паиньки...