– Слава богу, что у нас есть жалость, - сказал Беличенко.
– Если бы не было, надо было бы переучиваться.

Полковник кивнул и чуть улыбнулся.

– Вы добрый человек, - сказал ему Беличенко.

– Когда как, - ответил он и обратился к Хомичеву: - Пора. Сейчас приведут Андросова. Что ему грозит?

– Пока ничего. Но за ним, кажется, стоял кто-то из взрослых: машина требовалась для квартирной кражи.

– Что ж... Андросов парень упрямый, интуитивный, не пытайтесь сразу подавлять его.

– С чего вы так решили?
– спросил Хомичев.

– С подростками нужен особый такт. Не лишне это напомнить.

Ввели высокого парня в черной робе, начался допрос. После первых анкетных пунктов и предупреждения об ответственности за дачу ложных показаний, Хомичев отодвинул в сторону лист бумаги и как будто задумался. Андросов сидел, держа руки на коленях и опустив лобастую голову с оттопыренными ушами.

– Какая тема сочинения была?
– спросил Хомичев.

– Про лишнего человека, - улыбнулся Андросов.
– Знаете, Онегин, Печорин...

Округлые, еще припухлые скулы и подбородок сохраняли в его лице отсвет недавнего детства. Не было заметно, что он помнил ранний вечер, когда угнанная Андросовым "Волга" вылетела на тротуар у городской библиотеки, и убила трех человек: двух женщин и ребенка.

– Да, Онегин, Печорин, - повторил Хомичев.
– Брат тебе привет передает.
– Он полез в стоявший на полу портфель, положил на стол большой конверт с фотографиями, связку автомобильных ключей и отдельную фотографию мальчика лет двенадцати. Сдвинул эту фотографию на край и занялся конвертом.

– Узнал?
– вдруг спросил Хомичев.

– Кого?

– Брательника, говорю, узнал? Ведь понятно, что неспроста он у меня.

– Може, неспроста, - согласился Андросов.

– Давай думать, чтобы он не попал в вашу зону.
– Хомичев подбросил на ладони звякнувшие ключи.
– Твой Витюха уже угоняет автомобили.

Глаза Андросова сузились, в них промелькнул отблеск того вечера. Он посмотрел в окно - и словно перемахнул через десятиметровый забор. Но вслед за этим бессилие заключенного охладило его.

– Виктора направляет тот же человек, - сказал Хомичев.
– Такие же ключи были и у тебя.

– Павел Петрович, отпустите меня!
– попросил Андросов полковника. Хотя бы на час. Домой и обратно. Я вернусь. Честное слово, вернусь.

– Успокойся, Толя, - строго ответил полковник.
– Не надо. Сейчас в твоих руках судьба младшего брата. Помоги следователю...

Хомичев положил на стол фотографии из пакета.

– Посмотри, он должен быть здесь.
– Он надеялся, что они с Андросовым уже связаны общей целью, что с парня снято чувство вины, неизбежно возникающее в нем при встрече с милицией, а если еще не снято, то для его внутреннего освобождения надо сделать всего один шаг. Хомичев знал, что любой преступник во время следствия преображается и как будто становится вторым следователем по своему делу.

– Хотите, чтобы я стал стукачом?
– спросил парень.

– Давай поможем твоему брату, - сказал Хомичев.

Андросов стал медленно перебирать фотографии. Хомичев наблюдал за его лицом - оно было спокойно, на лбу чуть лоснилась испарина.

Хомичев вспомнил, что, врезавшись в газетный киоск, Андросов вылез из машины и пытался помочь бедным женщинам, не думая о бегстве.

– Я никого здесь не знаю, - сказал Андросов.

– Посмотри внимательнее.

– Нет, не знаю.

– Ладно, дело твое, - с угрозой произнес Хомичев и вытащил из пачки фотографию мужчины в белой летней кепке.
– Этот? Ну быстрее! Виктор будет на твоей совести.

Андросов тоскливо глядел на него.

– Предаешь брата!
– сказал Хомичев.
– "Ради кого? Ради этого мерзавца! И без тебя мы до него доберемся. Не сейчас, так попозже. Но доберемся!

– Володя, может, Анатолий понимает не все обстоятельства дела? вежливо спросил Пушнин.
– Не будем торопиться...

Хомичев уезжал из колонии злой. Оправдывался тем, что рассчитывал на чувства Андросова к младшему брату, а другого варианта не заготовил. Беличенко утешал, снова заладил о доброте, которую Владимир как раз и не нашел в себе. Хомичев и сам догадывался, что чего-то ему не хватило. Он вспомнил зимнюю полночь, себя, возвращающегося домой чуть под хмельком, не остывшего от поцелуев, готового на сумасбродства. В падающем снеге чудилась Лена. Перед горсоветом ходил постовой милиционер в тулупе и валенках. Хомичев повернул за угол к телефонным будкам. Его окликнули двое парней с гитарой. Он получил удар по голове, потерял шапку, но успел достать ногой одного. Тот подобрал шапку и побежал, а второй что-то делал с гитарой, поставив ее на попа. От такой дерзости Хомичев опешил: именно он был старшим группы по борьбе с этими срывателями шапок. И с него же сорвали! Он пошел на гитариста, но парень вытащил из грифа кавалерийскую шашку и рубанул Хомичева. Хорошо Хомичев успел заслониться, и клинок попал на толстую пуговицу на обшлаге рукава. Рука все равно повисла, однако достал пистолет и выстрелил вверх. Гитарист бросился наутек. Пробежали кварталов десять, он заскочил во двор и забежал в подъезд. У Хомичева кололо в верхушках легких, будто гвозди вбили. Он знал, что подъезд непроходной. Дотянул до пятого этажа, парень уже звонил в дверь и, увидев Хомичева с пушкой, поднял руки. А тут с нижней лестницы постовой Дед Мороз в тулупе нацелил свой "Макаров" на едва переводившего дух Хомичева.

Он вспомнил ту ночь, как будто снова очутился под ударом клинка, но на сей раз остался опозоренным.

А Пушнин подвел итог:

– Душа человека скажет больше, чем даже семь сыщиков.

– Да, - подтвердил Беличенко.
– Надо было его расположить.

– Да, - зло повторил и Хомичев.

Он доложил о результатах допроса и пошел писать рапорт. В комнате три стола были пусты, за четвертым сидел Капитонов и Незнакомец в очках. Они вполголоса разговаривали о какой-то Наде, наверное шлюхе или скупщице краденого. О ком же еще здесь разговаривать, усмехнулся Хомичев, как не о дряни.