Шрифт:
– Кто это у нас, интересно, поэт такой?
– Знаем, где взять, – отвечал Илья хотя и некстати, зато загадочно.
Примерно месяц тому назад Илья собрал несколько своих лучших, по его мнению, стихотворений и отправил в столичную газету с таким письмом:
«Дорогая редакция!
Я, Фан Тюльпан (настоящее фамилие Бородавка), посылаю вам несколько своих произведений на сельскохозяйственную тематику. Буду рад увидеть их на страницах печати вашей газеты. Сам я рождения двадцать седьмого года и заведую клубом в селе Поповка. Являюсь редактором стенной газеты. В заключение разрешите выразить надежду на ваше благополучное внимание.
Остаюсь Илья Ефимович Бородавка».Как только приходила почта, Илья брал нужную газету, запершись в библиотеке, просматривал ее и оставался разочарованным.
Писал Илья, будто глыбы ворочал, – потел, пыхтел, но все-таки ухитрялся сочинять в день по два, по три, а то и по четыре стихотворения. Написанное складывал в бумажный мешок и хранил его под кроватью.
Вернувшись после разговора с Вадимом из клуба, Илья сел за стол и минут за пятнадцать написал стихотворение. Он даже сам удивился такой быстроте. Перечитав стихи и поправив на ходу одну строчку, Илья пошел за женой, которая при свечке чистила курятник.
– Слышь, Пелагея, – сказал он, встав в дверях, – иди в хату, стих расскажу.
Пелагея поставила в угол ведро и лопату, загасила свечу и послушно пошла за мужем.
– Вот, слухай, – сказал Илья, – «Подруге жизни Пелагее Бородавке – тебе, значит, – этот стих посвящает автор:
Я помню чудное мгновенье,Я шел по улице тогда,И ваши очи голубыеВзглянули ласково в меня.И понял я, что жизня нашаВсегда имеет два путя…»Пелагея легла на стол засаленным животом, подперла голову, смотрела в окно и думала о своем. Вот уже шесть лет, как они с Ильей расписаны, а детей все нет и нет. Соседка Татьяна восьмерых родила, троих рожать отказалась – лишние, видать. А тут хоть бы один… В прошлом году ездили в город к врачу специальному. «Ничего, говорит, у вас нет, дети должны быть». Татьяна вчера приходила, посидела, семечки поплевала. «Чего-то, говорит, хочется еще родить. Пузо поносить хочется». А Пелагее разве не хочется?
…И я сказал вам: «Здравствуй, Паша,Я долго ждал вот здесь тебя…»В дверь постучали. Илья недовольно поморщился и, закрыв тетрадку, пошел открывать. Вошла Яковлевна. Села к столу, развязала ситцевую хусточку:
– Дуже душно. Там, у клуби, якийсь чи поет, чи поёт, в общем, вирши читае.
– Вадим, наверно? – встрепенулся Илья.
– Ну да, мабуть, Вадим. Той студэнт, шо прыихав. Я ходыла грабли шукать. Мои вчора стоялы биля сарайчику, а сьогодни вышла сино сгрэбать, дывлюсь – нэмае. Чи пацаны утяглы, чи шо. Пишла я до Павла-баптиста. «Дай, кажу, Павло, грабли на пивчаса, бо мои дэсь дилысь». А вин: «С сожалением, каже, дав бы, но самому зараз нужни». Бреше як собака. Ни разу из хаты нэ выйшов. Пиду, думаю, до Гальченка, у нього попрошу. А Гальченка дома нэма, и собака коло двору бигае. Ну, я повэрнулась тай назад. Трэба, думаю, в клуб зайты. Зайшла так, стала биля двэрэй, а той студэнт вирши читае. Шось такэ про любовь.
Илья схватил кепку и побежал к дверям.
– Ты куда? – спросила Пелагея.
– Сейчас приду, – сказал Илья.
13
В клубе возле сцены стоял окруженный колхозниками Вадим и, выбрасывая вперед правую руку, читал:
Мы в угольных шахтах потели,Пилили столетние ели.Мы к цели брели сквозь метели,Глотая махорочный дым.Фуфаек прокисшая ватаМне тоже знакома, ребята.Привыкли кирка и лопатаК рабочим ладоням моим.– Здорово протаскивает! – сказал восхищенно Марочкин.
– Я чего-то не понял, – сказал стоявший рядом с Марочкиным Анатолий. – Это кто там в шахте потел? Ты, что ли?
– Нет, не я, – смутился Вадим. – Нельзя так буквально понимать стихи. Я – это мой лирический герой.
– А я думал, ты – это ты и есть, – сказал Анатолий.
– Ну это все равно что я. Это мой внутренний мир.
– А я думал, ты и снаружи такой, – разочарованно сказал Анатолий, и все засмеялись.
Только Гошка дернул Анатолия за рукав и сказал тихо:
– Брось, зачем ты?
Илье стихи Вадима очень понравились. «До чего складно, – подумал он с завистью. – Мне бы так». С трудом протолкавшись к поэту, он попросил:
– Можно вас на минутку?
– Можно.
Они заперлись в библиотеке и в течение полутора часов вели секретный разговор, после которого Илья сбегал домой и, достав из-под кровати заветный лирический мешок, вернулся в клуб.
– Вот, – сказал он, передавая мешок Вадиму, – здесь все. Только смотри, чтоб ничего не пропало.