– Шо ж ты так, а? – сетовал Гурий Макарович на незадачливого повара. – Можно ж було воды добавыть.

– Вы сказали – ведро, я ведро и налил. – Вадим был расстроен. Гальченко посмотрел на него и пожалел:

– Ну ладно. А як насчет чаю?

– Чай есть.

– Тягны сюды сахар, масло… Шо ще у нас есть… Колбасу. Хлопцы, сьогодни будэм вэчерять сухым пайком.

– Шо? – возмутился Микола. – Цилый дэнь робылы…

– Мыкола! – Бригадир повысил голос.

После этого случая Гальченко составил график, по которому пищу варили все в порядке очередности. Вадим стал постоянным рабочим по кухне. В его обязанности входило залить котел водой, растопить кизяк, принести, если нужно, продукты.

Однажды очередной повар Степан Дорофеев стоял на кухне и огромной суковатой палкой помешивал кашу в котле. Вадим, кусая карандаш и изнывая от жары, лежал в палатке и сочинял очередное стихотворение. Потом встал и подошел к Степану.

– Хочешь, стихи новые прочту?

– Стихи? А чего ж, валяй, – поощрил Степан. Он оперся на палку и приготовился слушать.

– Ну как?

– Ничего вообще-то. – Степан почесал в затылке. – Занятно. Слышишь, а как это все у тебя получается?

– Что – как?

– Ну вот так, чтоб складно было?

– Не знаю. – Вадим замялся. – Это трудно объяснить.

– Да-а… А зачем это ты все сочиняешь? Трудно небось голову ломать.

– Нелегко. Но, понимаешь, стихи помогают людям жить, работать…

– А-а, работать, – сообразил Степан. – Это я, значит, кашу варю, а ты мне помогаешь?

И Вадим не понял – то ли Степан шутит, то ли всерьез говорит.

Вторую неделю идет дождь. Постоянно, беспрерывно он стучит по брезенту палатки и с шорохом скатывается на раскисшую землю. Дует ветер. В палатке холодно и сыро. Пахнет мокрыми телогрейками и тулупами. Каждый выбирает себе занятие по вкусу. Четверо режутся в домино. Степан Дорофеев и Микола играют в шахматы. У Миколы ангина. Поэтому он перевязал горло серым полотенцем и хрипит на всех, кто задерживается у входа.

Гошка лежит на постели в бушлате и читает книжку.

– Гошка, как ты думаешь, в этом, наверное, есть своеобразная романтика?

Это спрашивает Вадим. Он лежит рядом, натянув одеяло до самого подбородка.

– Что? Романтика? – Гошка долго не может сообразить, в чем дело. – Не знаю, Вадим.

– Ну а зачем же мы тогда сидим?

– Ну как? Ну… нужно так, вот и сидим. Урожай кому-нибудь нужно убирать.

– А-а, урожай.

В первый день дождя, когда сверкали молнии и грохотал гром, все стояли, скучившись, в палатке, а Вадим шатался по полю и пел: «Будет буря, мы поспорим…» Теперь он тоже иногда ходит спорить с бурей, но редко.

– Хорошо бы сейчас домой. Присесть в теплом углу, посмотреть телевизор… Вот почему здесь нет телевидения?

– Будет, – отвечает Гошка. – В том году обещают построить станцию.

– Будет, будет… А знаешь, хорошо бы пойти сейчас в ресторан. В Москве я после стипендии всегда ходил в «Арагви». Там бывают поэты, художники… Да что «Арагви»… Мне бы сейчас стакан газированной воды без сиропа. Ты не хотел бы газированной воды?

– Не знаю. – Гошка пожимает плечами. О газированной воде он просто не думал.

Вадим поднимается и выходит из палатки.

В стороне от палатки выстроились в ряд трактора и комбайны. Возле крайнего трактора возится Аркаша Марочкин. У него заедает сцепление. Пользуясь непогодой, Аркаша решил устранить неисправность.

Каждому поэту хочется, чтоб его слушали. Вадим подошел к Марочкину:

– Аркадий.

– Чего тебе?

– Как сцепление? Получается что-нибудь?

– А чего ж не получиться. – Аркаша сплевывает сквозь зубы. – Я ж механик-водитель. Танки, бывало, по кусочкам разбирал. А трактор…

– Аркадий, а у меня и про трактора стихи есть. Хочешь прочту?

Вадим боится, что его не дослушают, и торопится:

– Да-а… – Аркаша задумался. – «Вдавливая в землю…» Слышь, Вадим, сбегай к Степану, возьми у него ключ на двадцать два. Скажи, Аркадий просил.

Вот так все. Никто не понимает, никто слушать не хочет. Хоть бы Бородавка приехал, что ли. Вадим приподнимает полог палатки, просовывает внутрь голову: