Наступает долгая пауза, во время которой я вижу, как ее решимость рушится.

— Ты украл для меня футболку из магазина подарков, — неохотно говорит она.

Я прячу улыбку удовлетворения. Так легко заставить ее присоединиться ко мне в этом путешествие по переулку памяти.

— Потому что мне пришлось бы сломать нос Энди Долбоебу за то, что он всю поездку пялился на твои сиськи.

Она снова делает паузу. Потом продолжает:

— Может быть, я подумала, что будет горячо, когда ты начнешь ревновать.

Моя улыбка вырывается на свободу.

— Говоря о ревности…

Выражение ее лица становится мрачным.

— Что?

— Я видел убийство в твоих глазах прошлой ночью у костра.

Когда она не клюет на наживку, я бросаю другую приманку.

— Ты знаешь, когда я разговаривал с той цыпочкой из колледжа.

— Разговаривал? — мрачно вторит она. Знакомый намек на убийство мелькает в ее глазах перед тем, как ее губы быстро скривились в раздражении — направленном на нее саму.

Я знаю Женевьеву, и прямо сейчас она пинает себя за то, что показала слабость. Итак, как и ожидалось, она отвлекается.

— Ты имеешь в виду девушку, чей парень избил тебя? — Жен расплывается в слащавой улыбке. — Та, которая только притворялась, что хочет быть с тобой, чтобы заставить своего мужчину ревновать?

— Во-первых, тебе не позволено выглядеть такой ликующей при мысли о том, что кто-то избивает меня. Во-вторых, меня не избили — команде этого чувака пришлось его унести, если ты не заметила. И в-третьих, если бы я хотел быть с ней, я бы был с ней.

— Ага. Потому что с того места, где я стояла, это выглядело так, что ты попытался подцепить ее, но она ушла со своим парнем.

— Пытался? Я и не пытался. — Я склоняю голову в знак вызова. — Женевьева. Малыш. Мы оба знаем, что я без проблем убеждаю женщин снимать свою одежду.

— Какая скромность.

Я подмигиваю ей.

— Скромность — это для парней, которые не трахаются.

Мне приятно видеть, как она сглатывает. Христос. Я хочу трахнуть ее. Прошло так много времени. Слишком много. Не имеет значения, со сколькими девушками я переспал в отсутствие Жен. Никто не сравнится с ней. Никто не заводит меня так сильно, не сводит с ума так сильно.

— Ну, раз уж соблазнение дается тебе так легко, почему бы тебе не смотаться и не найти кого-нибудь, кто хочет быть соблазненным?

Стервозно сдвинув брови, Жен берет свою воду и делает еще один глоток.

Я фыркаю.

— Прекрати притворяться, что ты не хочешь сорвать с меня одежду и трахнуть меня в этом бассейне.

— Не хочу. — Ее тон уверенный, но я не пропускаю вспышку жара в ее глаза.

— Нет? — Говорю я, облизывая внезапно пересохшие губы.

— Нет, — повторяет она, но ее уверенность ускользает.

— Неужели? Даже крошечная, крошечная часть тебя не испытывает искушения?

Ее горло сжимается, когда она снова сглатывает. Я вижу, как ее рука дрожит слегка, когда она ставит свой стакан.

Я наклоняюсь ближе, глубоко дыша. Солоноватый, сладкий аромат масла для загара насыщен влажным воздухом. Я хочу сорвать с нее топ зубами и намотать ее волосы между пальцев. Она пытается вести себя так, будто она выше всего этого, но я вижу, как бьется ее пульс на шее, и я знаю, что она чувствует ту же ненасытную потребность.

— Встретимся позже, — говорю я, не задумываясь, но затем появляется идея. — На нашем месте. Сегодня вечером.

Она бесстрастна за этими серебристыми светоотражающими очками. Но когда она прикусывает губу и медлит с ответом, я знаю, что она обдумывает это. Она хочет сказать "да". Это было бы так просто. Потому что нам никогда не приходилось пытаться быть вместе, это просто естественно. Наши приливы и отливы всегда текут в одном направлении.

Затем она отстраняется. Она встает и оборачивает полотенце вокруг талии. Непроницаемая стена поднимается, и запирается с другой стороны.

— Извини, — говорит она, пренебрежительно пожимая плечами. — Я не могу. У меня свидание.

Женевьева

Через три часа после моей встречи с Эваном я все еще ругаю себя. В момент торжествующей глупости мой рот подставил меня, и теперь я должна материализовать свидание на сегодняшний вечер из воздуха. После того, как ложь вырвалась из моего безрассудного рта, Эван, естественно, разозлился, хотя и делал все возможное, чтобы вести себя так, будто это не имело большого значения.