Шрифт:
Рассеянно оглянувшись, герцог вдруг сообразил – они ведь в библиотеке! Можно начать разговор с этого, затем перейти к любимым книгам…
– Вы часто сюда ходите?
– Нет, – юноша сказал это слишком резко.
– Но мы встречаемся здесь вторую ночь подряд…
На этот раз даже Вальф обратил внимание на повисшую тишину. Разговор явно не складывается. Но почему?
Очередная туча закрыла луну, сумрак наполнил библиотеку, и герцог не сразу понял, что юноша исчез. Скрипнула половица по направлению к двери.
– Постойте!
Он бросился в направлении шума и налетел на человека в темноте.
– Вы не можете мне приказывать.
От агрессивной уверенности в голосе молодого человека герцог даже опешил.
– Я… не собирался. Я принёс вам свечи. Если зажечь две или три, то читать будет удобнее.
Тяжёлое дыхание раздавалось совсем близко.
– Они мне не нужны. Я сюда больше не приду.
Пока Вальф хлопал глазами и пытался понять столь резкую перемену в поведении молодого человека, тот всё-таки добрался до двери и покинул библиотеку.
Герцог пожал плечами, оставил связку свечей на столике и тоже направился к себе. В груди неприятным клубком вились разочарование и злость.
2
На следующий день герцог Сорсет проснулся в дурном настроении и сказал себе: «Хватит! Сегодня всё должно решиться. Во второй половине дня я наконец-то уеду».
Однако Джеффри, видимо, ещё не натешился своей детской обидой. Завтрак был накрыт на одного.
Чуть не пробуравив стол взглядом, Рандвальф наконец прошипел сквозь зубы:
– Передайте вашему господину, что я уезжаю через два часа. Если у него есть ко мне разговор, советую поторопиться.
Раздражение герцога возымело действие: Джеффри появился немедленно, извинился за опоздание, надавал пощёчин рабыням, якобы забывшим поставить ещё один прибор, и уселся за стол с любезнейшей улыбкой.
Однако всё это успокоило Вальфа ненадолго: уже за завтраком он заметил лукавые искорки в лисьих глазах маркграфа, а также то и дело мелькавшую усмешку.
Промокнув губы салфеткой после десерта, Джеффри обратился к гостю елейным голосом:
– Ваша светлость, мне, право, неловко задерживать ваш отъезд, но мне необходимо наставление… – он состроил жалобную гримасу. – Могу ли я нижайше просить вас задержаться – совсем ненадолго, лишь до вечера? Ведь вы вчера говорили, что никуда не торопитесь…
В груди Вальфа потянуло неприятное предчувствие. Что за странный тон выбрал маркграф? Зачем ему нужна эта ложь – ведь вчера ничего подобного не звучало? И почему в столовой так много рабов – определённо больше, чем нужно для обслуживания рядового обеда? В их присутствии обвинить их собственного господина во лжи недопустимо. Рабы должны уважать хозяев – это правило при дворе Георга обязаны были соблюдать все, и даже герцог Сорсет.
– Конечно, ваше сиятельство, – Рандвальф отметил, как на обращении к низшему по титулу глаза маркграфа сузились, а ноздри вздрогнули. – Вы можете попросить. И в каком же наставлении вы нуждаетесь?
– Сегодня у нас день суда, и я был бы невероятно, – Джеффри выделил последнее слово, – признателен, если бы ваша светлость помогли мне и направили – с высоты своего опыта управления. Возможно, я делаю что-то неправильно, и в этом случае аристократу было бы постыдно упорствовать в заблуждениях. Поэтому я готов принять любую вашу критику, – маркграф сверкнул лучезарной улыбкой.
Рандвальф почувствовал себя словно на сцене – грянула драматичная нота клавесина, и свет всех софитов скрестился на нём. Он не смотрел по сторонам – только в зелёные глаза Джеффри, но кожей чувствовал взгляды рабов, застывших в тенях комнаты. О нём ходят слухи, но эта болтовня не имеет значения. А вот если маркграф Кларенс выдвинет официальное обвинение в нарушении традиционных устоев рабовладения… Последует унизительная проверка, а если кто из его вольноотпущенных слуг скажет что-либо неподобающее – среди них, к сожалению, есть не очень сообразительные – даже король не сможет его защитить. Неужели Джеффри рискнёт нарушить кодекс чести дворянина и донести на него?..
Маркграф ждал ответа с насмешливой улыбкой.
Что ж, Рандвальфу придётся опровергнуть эти слухи. Ведь у него – проклятье! – нет никакого уважительного повода, чтобы отказаться.
Поэтому герцог скривил угол рта в улыбке и проговорил:
– Конечно, ваше сиятельство.
На лице Джеффри мелькнуло удовлетворение.
– Комната наказаний у нас внизу.
***
По роскошному креслу, стоящему на невысоком пьедестале посреди просторной комнаты наказаний, даже внешне чувствовалось, насколько оно мягкое и удобное, – свидетельство того, что маркграф любит здесь бывать. Прочая – угнетающая – обстановка соответствовала назначению помещения: затхлый воздух с нотой сырости, грязно-серые стены, режущий холодно-белый свет плафонов с десятками свечей.