«Рука рынка» залезла в карман государства и приватизировала крупные и средние заводы, предприятия, недра, средства массовой информации, все, до чего могла дотянуться. Ввела и узаконила частную собственность, вырастила в колбах и пробирках «своих» олигархов, из числа, в основном, комсомольской и партийной номенклатуры, прибрала к себе и силовые структуры, создала целую армию охранников, вооруженные ЧОПы, чтобы спокойно спать, не опасаясь народных возмущений и голодных бунтов. Так произошло изменение общественного строя. А вернее, контрреволюция, спустя 74 года после Октября семнадцатого.

Житников вяло возразил:

– Да ведь всякая смена общественной формации, как ни крути, всегда связана с потрясениями и переделом собственности. Мировая история этому хорошо учит. Разве у нас могло быть как-то иначе?

Грачев ответил не сразу.

– Может, и могло. А может, вообще не надо было ничего ломать? Идти эволюционным путем. Взгляните на Китай. На его стремительный экономический рост при сохранении политической системы.

– Да, но там была площадь Тяньаньмэнь и две тысячи студентов, задавленных танками. Большая кровь.

– Крови и здесь хватало. И еще неизвестно, когда она прекратится. Гражданская война в Чечне все еще продолжается. Вся перестройка и контрреволюция привели, в итоге, к раздербаниванию государственного имущества и природных недр. И все, весь смысл в этом. То есть почти все, кто обладал хоть какой-то властью, использовал ее для личного обогащения. Или своих близких. При таком раскладе, как говорят преферансисты, и прикуп не нужен. Или, как высказался когда-то испанский диктатор Франко: «Своим – все, остальным – закон».

Гавриил Попов, ставший первым мэром Москвы, в журнале «Огонек» ясно и четко определил задачи перестройки в экономической и политической сфере: «Главное… это дележ государственной собственности между новыми владельцами. В проблеме этого дележа – суть перестройки, ее корень… Суть перестройки в политике – полная ликвидация Советов… Другими словами – десоветизация». Вы читали так называемую конституцию Сахарова?

– Вообще-то я политикой мало интересовался, что тогда, что сейчас.

– А напрасно. В ней четко прописано: «Формируются на месте СССР три, четыре, а то и пять десятков независимых государств… А потом уж эти республики решают: нужен ли новый Союз республик». Сахаров, всю жизнь корпевший «под колпаком» над водородной бомбой, был выброшен в воображаемый им мир и оказался под таким же «колпаком» иностранной прессы и окружавших диссидентов во главе с Боннэр, которая была больше его собакой-поводырем, чем супругой.

Но что он мог знать о купле-продаже даже картошки, из какого своего жизненного опыта? Однако он был взят как знамя радикальной антисоветской интеллигенции. А из всей совокупности его деклараций и заявлений видно, что желанное для него Мировое правительство – это правительство коллективного Запада, а еще лучше, просто США. «Я верю в западного человека, в его ум, устремленный к великим целям, его благие намерения и его решительность». Наивный Мафусаил. А ведь когда-то в 50-е годы он предлагал Хрущеву уничтожить США одним только взрывом водородной бомбы у его побережья. И невиданная волна смоет Америку на дно океана.

Житников молчал, слушал. Иногда качал или кивал головой. Грачев продолжил, словно сам давно хотел выговориться, да не с кем было:

– Символом и центром другого течения «образован-цев» стал Солженицын, сам и придумавший это уничижительное слово. Насколько он одарен, как прозаик, не знаю, пусть решают литературоведы. Но, прежде всего, это чрезвычайно активный идеолог, сыгравший в поражении СССР немалую роль. Его «Архипелаг ГУЛАГ» – шедевр фальсификации, созданный буквально в психиатрической лаборатории. Зато он сильно бил по чувствам и психике людей.

Солженицын, хотя, конечно, не он один, выработал определенную логику, универсум символов и даже технологию политической войны. Пером, фразой. И этот мстительный человек, сам с тоталитарным мышлением, получил у интеллигенции статус пророка, духовного пастыря и совести нации. Правда, этого «пастыря», когда он начал критиковать политику Ельцина и отказался получить из его рук орден Андрея Первозванного, как-то очень уж быстро отправили в кладовку и отключили от телевидения.

– Я помню, что в обиход тогда даже вошло такое иррациональное выражение, как «реформа посредством слома», – вставил Житников. – Мне оно казалось абсолютно алогичным. Как можно все ломать и называть это реформами? А Горбачев, наверное, виделся себе этаким Давидом, сокрушающим Голиафа – Советское государство.

– Да, – кивнул Грачев. – Через три года, выполнив свою «миссию», он признался в Мюнхене: «Мои действия отражали рассчитанный план, нацеленный на обязательное достижение победы. Несмотря ни на что, историческую задачу мы решили: тоталитарный монстр рухнул».

– Ну и хватит об этом. Продолжайте свою объяснительную записку. Потом решим, что делать и куда двигаться дальше.

Житников принялся за свои «мемуары», а Грачев взял в руки журнал, но только делал вид, что читает, чтобы не мешать подследственному. А сам опять невольно стал вспоминать то время. Обратился в прошлое. Хронологически упорядочить мысли было нелегко. Фактов много, все они цеплялись друг за друга, а цепь событий порой разрывалась. Некоторые ее звенья оставались неясными до сих пор. Слишком много тайн хранила операция «Перестройка». Даже для органов государственной безопасности.