Шрифт:
Заржавели карусели.
Декабрь, 2007
Все пройдет
Он уйдет, но она не закончится,
Чуть померкнет сияние глаз.
Он уйдет, и ее одиночество
Разлетится осколками фраз.
Он уйдет, попрощавшись заранее,
Никуда, ни за чем, ни к кому…
В мире снов лишь оставив признание:
«Как же тошно ему одному».
Он уйдет по пескам перламутровым
В глубину африканских морей.
Он уйдет, и глаза ее мутные
Будут плыть в ожидании дней,
Когда сумрачный призрак сознания
Распахнет в бесконечность окно.
Все пройдет. И его очертание
Будет в вечности погребено.
Февраль, 2008
Чужие руки
Пусть тысячу раз не мой.
Я буду твоей заветной,
Рассеянной и смешной,
Загадочной, незаметной.
Пусть тысячу раз не в такт.
Ты будешь в моем разбитом.
Пусть небо, меняя фрак,
Считает тебя забытым.
Пусть каждый своей живет
И греет чужие руки.
Мы были знакомы год,
Лечили друг друга от скуки.
Май, 2008
Далеко
Скажи мне, что ты далеко,
Где ветер так греет душу.
Что там без меня легко,
Что смех мой тебе не нужен.
Скажи мне, что больше нет
Причины для возвращенья,
Что счастья нашел билет
Без адреса и назначенья.
Скажи мне, что все было зря,
А, может, и не было вовсе.
Что завтрашняя заря
Тебя обо мне не спросит.
Скажи мне, что это был сон,
Живое воображенье.
Что ты растворился в нем
Как в собственном отражении.
Июнь, 2008
Кружева
Сквозь нежности кружева
Мерещится ее образ.
Созвучия, не слова.
В груди вместо сердца – компас,
Направленный на восток
Алеющего рассвета.
В груди вместо сердца – ток,
Несдержанного поэта.
Оборваны провода
И стерты страницы судеб.
Разбитая глыба льда
Люпиновым полем не будет.
Август, 2008
Эхо
Без претензий на реальность
Без расчета на ответ
Подавляю мыслей дальность,
Не смотрю на млечный свет.
Сон короткими глотками
Утоляет лишь на миг.
И журавлик-оригами,
Не кричит уже. Привык.
Он простился с синевою.
На дворе стоял апрель.
Только слышит он, порою,
Слабым эхом слово «верь».
Октябрь, 2008
Глава 1.3. Мне бы в небо
В колонках играет:
Don’t worry, be happy, Bobby macferrin.
Подсознательно я, конечно, понимала, что Митька бросил не меня. У нас не было ничего из того, что можно было бы бросить. Мы просто пересеклись пару раз, не потому что кто-то был кому-то нужен, а потому что у каждого были на то свои, не связанные с влечением и привязанностью причины. Он вышел из круга первым, так как его причины были исчерпаны. Ушел, улетел, уплыл, скрылся далеко-далеко, где ему просто кровь из носу приспичило найти себя. Это несколько облегчало мою неприкаянность. Все же, когда мужик уходит не к другой бабе, а чего-то там искать или доказывать, это вызывает даже некое сочувствие, желание похлопать по плечу, вместо любимого бабского вопроса: «Что со мной не так?»
Я снова открыла чат с Митькиной перепиской, извлекла оттуда второе аудиосообщение, трансформировала его в текст, отредактировала и несколько раз перечитала его потом вслух:
«Так, ну теперь, наверное, для тебя самое интересное начинается. Ты знаешь, конечно, какие-то совсем начальные отголоски про то, что я уехал в Дахаб. До Египта, до 2007 года, я не ездил никогда и никуда. То есть, в сентябре 2007 года я покинул Россию в первый раз. Друг меня позвал. До того, когда был маленьким, ездил в Прибалтику, Литву, Латвию с родителями, но тогда это и заграницей-то особо не считалось, потому что это был Советский Союз. В Польшу еще на автобусную экскурсию заезжали. Но это в детстве, а тут мне двадцать семь, и я впервые сам поехал. Не спрашивай почему так. Не хочу об этом.
Итак, Хургада. Другу было, прежде всего, интересно знакомиться с девочками на пляже. Мне это было неинтересно совершенно. Я с ним пару раз потусил на этом пляже, и сказал:
– Бл*ть, Вован, какая-то херня, ну, какие тёлки, какие пляжи – это всё для чего? Зачем нужно было ехать на другой конец света? Ради чего? Чтобы тусить с телками на пляже? Я могу тусить с ними и не на пляже. Тут же надо на что-то смотреть? Мы же в другой стране.
– Ну, ок, давай пойдём гулять, – скрепя сердцем, согласился Вован.