— А как ты думаешь, ее семья, ее общество не почувствуют себя оскорбленными ее браком с тобой, не придут в негодование?

— Оскорблять и раздражать людей всегда неприятно; но когда люди негодуют на прямой, бескорыстный поступок… что делать? Остается пожалеть их и продолжать жить счастливо и честно.

Вошла служанка и сказала:

— Барыня желает вас видеть.

— Вот отличный случай представить тебя моей жене, — сказал доктор.

Потом он обратился к служанке:

— Попросите барыню пожаловать ко мне.

Через несколько минут г-жа Бонакэ вошла в кабинет к своему мужу.

Бывшей маркизе де Бленвиль, урожденной Элоизе де Морсен, было двадцать семь лет. Неправильные черты ее лица были привлекательны выражением приветливости, ума и силы характера; очень простое платье обрисовывало ее грациозную талию; и несмотря на раннее утро, г-жа Бонакэ была уже тщательно причесана. В ее манерах замечалось сдержанное достоинство, спокойствие и мягкость, являющиеся следствием непоколебимой уверенности в себе. Г-жа Бонакэ вошла в кабинет с распечатанным письмом.

— Милый друг, — сказал доктор в то время, как Дюкормье отвешивал ей глубокий поклон, — представляю вам старинного и лучшего друга, г-на Анатоля Дюкормье. Я часто говорил вам о нем.

— Действительно, — сказала г-жа Бонакэ, — мы много говорили о вас. Я знаю, как искренно и горячо вы любите моего мужа; это делает честь и вам и ему. Поэтому мне не надо прибавлять, что мы будем очень счастливы видеть вас у себя почаще.

Анатоль поклонился. Г-жа Бонакэ продолжала, улыбнувшись:

— И сейчас же я прошу позволения быть с вами, как со старым другом. Я только что получила письмо и по важным причинам хотела бы сообщить о нем мужу.

— Сделайте одолжение, сударыня, — отвечал Анатоль, снова кланяясь.

Элоиза подала мужу письмо.

«Считаю нужным довести до вашего сведения, сударыня, — говорилось в письме, — что по моей инициативе прилагаемое сообщение разослано всем членам дома, к которому вы имели честь принадлежать.

Диана де Морсен, герцогиня де Бопертюи».

«М. Г., имеем честь с прискорбием сообщить вам об унизительной утрате, постигшей нашу семью вследствие брака маркизы де Бленвиль, урожденной Морсен, с особой, недостойной принадлежать к нашему дому». Следуют подписи.

Прочитав письмо, доктор спросил:

— Кто это г-жа де Бопертюи?

— Одна из моих двоюродных сестер, молоденькая, очень хорошенькая и очень честная женщина. Но, как видите, с ложными идеями, что зависит не от злого сердца, а скорее от плохого воспитания. Это дочь князя де Морсена.

— Князя де Морсена? — невольно перебил Анатоль.

— А разве вы знаете князя?

— Нет, сударыня. Но г-н де Морваль, у которого я состою секретарем, дал мне письма к князю де Морсену. Вчера не удалось представиться ему, но нынче он примет меня.

— Милая Элоиза, — сказал доктор, — вы знаете, что я вполне доверяю Анатолю, я только что рассказал ему некоторые обстоятельства своей женитьбы; позвольте прочитать ему письмо; оно как раз подходит к спору, который мы только что вели. К тому же он нынче увидит отца гордячки-герцогини.

— Конечно, можете дать прочесть г-ну Дюкормье. Он, по вашим словам, очень наблюдателен и найдет здесь любопытную черту нравов.

Жером подал письмо Анатолю.

— Дерзкое создание! Это и глупо и бесчестно! — вскричал Анатоль, пробежав письмо.

— Да нет же, нет, — сказал доктор, — письмо доказывает мужество и хотя неправильно понятое, но очень сильное чувство собственного достоинства, не лишенное даже величия, с известной точки зрения. А вы, Элоиза, как смотрите?

— Я думаю, что это контризвещение со всякой точки зрения было бы превосходно и по идее и по исполнению, если бы…

— Как, сударыня, — вскричал Анатоль, — и вас не возмущает подобная дерзость? Вы так же снисходительны, как Жером?

— Извините, мсье Дюкормье, письмо не относится ко мне, потому что я сделала самую лучшую партию. Единственный недостаток письма заключается в том, что оно не по адресу, но мысль его кажется мне превосходной и могла бы пригодиться в более подходящем случае.

— Простите мое удивление, сударыня, — отвечал Анатоль, сбитый с толку таким спокойствием и беспристрастностью, — но меня смущает подобный стоицизм; одобрять оскорбление…

— Ну, конечно, милый друг, жена права, — сказал доктор. — Предположи, что какой-нибудь художник, Ван Дейк или Веласкес, нарисовал непохожий портрет; все-таки его работа высшего качества по колориту и форме.

— Хорошо. Но что ты хочешь этим сказать?

— А то, что подобное заявление от имени всей семьи полно достоинства, если женщина какого бы то ни было звания сделала выбор недостойный ни ее самой, ни ее родных.