— Знаю. Но какое это имеет отношение к герцогине де Бопертюи?

— Очень большое, и ты сейчас увидишь. В начале прошлой осени, приблизительно в это время, Морэнкур был в Бельвиле на балу гризеток, приказчиков и тому подобной, не особенно золотой молодежи. Танцевали на открытом воздухе.

Морэнкур прислонился к дереву и смотрел на танцующих; его внимание особенно остановила на себе молодая женщина высокого роста, с гибкой, стройной как у нимфы фигурой. Он не мог рассмотреть ее лица, но его необыкновенно занимала ее манера танцевать. Соблазнительное создание старалось выделывать свои па и изгибаться как можно неприличнее. Морэнкур приходит в телячий восторг, выжидает удобную минуту и подходит ближе, чтобы получше рассмотреть эту сладострастную баядерку. И кого же он узнает? Герцогиню де Бопертюи в костюме гризетки и танцующую… хуже чем гризетка.

— В своем ли ты уме?

— Я говорю правду. Морэнкур рассказал мне эту историю на другой же день.

— Ну, конечно, Морэнкур был, как всегда, пьян.

— Не отрицаю; но он до такой степени уже привык быть пьяным, что и в пьяном виде прекрасно все замечает и разбирает.

— Говорю тебе, это невозможно. Герцогиня де Бопертюи такая гордая, такая спесивая; она больше чем кто-либо великосветская, важная дама, и вдруг в костюме гризетки, в кабаке! Повторяю, Морэнкур был пьян, или его обмануло поразительное сходство.

— В обществе так и думают. Но Морэнкур, придя в себя от изумления, в которое его повергло почти сказочное открытие, стал следить за герцогиней.

— То есть за женщиной, которую он принял за герцогиню?

— Ну хорошо, ревнивец, пусть будет по-твоему. А все же, он видел, как после кадрили герцогиня, или ее двойник, скрылась в роще со своим кавалером, молодым, румяным, красивым юношей. Морэнкур побежал за ними, но тут нахлынула толпа, и он потерял их из виду. В следующий четверг Морэнкур раньше всех явился на оргию, — однако, напрасно: ни в этот вечер, ни в следующие он не видал уже герцогини, или, если хочешь, женщины, которую он принял за нее.

— Ну, конечно! Пьяницам одно и то же видение не представляется по два раза.

— Видение… видение!

— Как, и ты также веришь небылице?

— Не стану утверждать, чего не видал сам. Но герцогиня с некоторых пор стала вести очень странный образ жизни. На приемах в отеле она почти никогда не бывала и лишь изредка показывалась в свете, где прежде не пропускала ни одного вечера.

— Следовательно, герцогиня отказалась от выездов, от балов?

— Не совсем; но говорю тебе, ее редко видали. Я видел ее в последний раз в начале зимы на большом балу в английском посольстве. Никогда она не казалась мне до такой степени красивой, как в этот раз. Она была ослепительна в своих бриллиантах и наряде. Я танцевал с ней, и меня поразило, даже оскорбило неимоверно насмешливое, сардоническое отношение к светским людям, хотя она все-таки продолжает жить среди них, играя роль боготворимой властительницы.

— Меня это нисколько не удивляет. Я всегда находил герцогиню очень спесивой, увы, слишком спесивой.

— Но есть еще нечто очень странное. Как тебе известно, герцог де Бопертюи никогда не провожал жену на балы, потому что этот милейший господин весь ушел в созерцание и изучение своих жуков.

— Да, я знаю про это.

— Ну вот, с начала прошлой зимы, в те немногие дни, когда его жена появлялась в свете, герцог приезжал с ней и ни на минуту не выпускал ее из виду.

— Значит, он стал ревнив?

— Думаю, что так; хотя он не имел поводов ревновать, по крайней мере, за то, что происходило при нем. Герцогиня никому не выказывала предпочтения и относилась еще надменней и насмешливей, чем раньше, к своим обожателям, хотя и была по-прежнему окружена, потому что ее редкое появление в обществе усиливало эффект. Несмотря на это, я много раз замечал на лице герцога, не сводившего с нее глаз, волнение, которое мне больно было видеть.

— Воображаю, как это было интересно, при его смешном лице и уморительной фигуре! Ты шутишь!

— Говорю тебе, что я в числе других с любопытством и вниманием наблюдал за ним на этом балу. Он стоял у двери в то время, когда его жена с букетом в руках посреди зала шутила и разговаривала с некоторыми франтами, которые окружили ее в антракте между танцами. И что же? До этих пор чудное, неправильное лицо герцога всегда возбуждало во мне желание расхохотаться, а тут вдруг мне стало, при взгляде на него, так грустно, я почувствовал себя разжалобленным. Это нелепо, потому что в ревности нет ничего трогательного, в особенности у такого уродца, как герцог де Бопертюи. Но, воля твоя, впечатление было сильнее меня.

— Какие странные новости ты сообщаешь мне, мой милый! Но нет, нет, не могу решиться поверить, чтобы для порядочных людей у прелестной красавицы-герцогини не нашлось ничего, кроме сарказмов и высокомерия, между тем как она приучила себя к кабачкам! Говорю тебе, Жювизи, это из романа или, скорее, галлюцинация пьяницы Морэнкура!

— Я очень склонен думать, как ты. Но, с другой стороны, и раньше бывали случаи, когда светские дамы, переодетые, отправлялись искать приключений!

— Ты шутишь!