Я открыла глаза и посмотрела на него, а музыка в моей голове становилась все громче и громче, требуя большего, заставляя меня страдать от желания и нужды, и внезапно я захотела, чтобы его руки были на мне.

— Хорошо, — проворчала Сэл. — Но сделай это быстро. Нам нужно сделать несколько ее фотографий для покупателей, прежде чем мы вырубим ее, а эта магия изматывает.

Петри глубоко рассмеялся, скользя руками по моему телу, его волосатые костяшки пальцев надавили на мой пояс и заставили меня вздрогнуть. — До смерти твоего брата, я сказал ему, что так или иначе получу тебя в таком виде. А я всегда выполняю свои обещания мертвым.

Отвращение пролилось в меня чистым и сильным потоком, и я попятилась назад, толкнув его с присущей мне силой так, что он врезался в стол, а я пошатнулась. Я открыла рот, чтобы закричать, когда поняла, что со мной происходит, но песня в моей голове стала громче, требовательнее, и я неподвижно застыла, пытаясь вспомнить, почему я вообще хотела бежать.

Петри выругался, поднимаясь на ноги, и снова схватил меня за запястье, когда я снова начала танцевать.

Мое сердце бешено колотилось, но я не могла понять, почему, и когда он поставил меня на колени перед ним, я могла только растерянно смотреть вверх.

Руки Сэл легли мне на плечи, и она прошептал мне на ухо, в то время как похоть поглощала меня душой и телом.

— Открой эти красивые губы, как хорошая девочка, — сказала она. — Докажи, что ты дочь своей мамы.

Петри стоял передо мной и расстегивал свой ремень, пока песня в моей голове оглушала меня, и я пыталась побороть ноющее желание сделать то, чего они хотели. Я тоже этого хотела, я хотела доставить ему удовольствие, прикоснуться к нему и…

У меня пересохло в горле, когда он опустил ширинку, но я была обездвижена песней и похотью и тонула в отчаянном тумане своих мыслей.

Где-то стукнула дверь, и внезапно меня отбросило назад, я покатилась по ковру под порывом ветра, пока не врезалась в стену.

Песня в моем черепе смолкла, похоть ушла, оставив после себя ужас, душивший меня.

Я вскочила на колени и, подняв голову, увидела Данте, лежащего на Петри на другом конце комнаты. Крови было уже так много, что они оба были покрыты ею, а мой Дракон размахивал кулаками изо всех сил, и из него вырывалось рычание безудержной ярости, заставлявшее меня дрожать от страха.

Я встала и огляделась, обнаружив, что Сэл прижата к столу, вцепилась когтями в горло и посинела, так как Данте похитил кислород из ее легких и медленно душил, пока выбивал жизнь из Петри.

Я потрясла головой, чтобы очистить от последних остатков магии Сэл, мой разум закружился, пока я перебирала в памяти все, что только что услышала от нее, теперь, когда у меня появилась способность понимать это.

С криком ярости я набросилась на нее, оторвав от стола и ударив своими дарами о стену так, что трещина расколола штукатурку позади нее.

Моя рука сомкнулась вокруг ее горла, и я могла видеть только ярость, когда начала сжимать его. Она пыталась отбиться от меня, ее дары Сирены царапали мои ментальные щиты, но теперь, когда мое горе не захлестывало меня и не предлагало ей путь внутрь, она ни за что, черт возьми, не смогла бы их прорвать.

— Почему? — кричала я на нее, ярость смешалась с ноющим чувством предательства, которое резало меня так глубоко, что я не была уверена, что когда-нибудь перестану истекать кровью. — Ты сказала, что мы семья. Семья любит друг друга. Почему ты так со мной поступила?

Я была слишком далеко, чтобы даже заботиться о том, что она никак не могла мне ответить. Она вообще ничего не могла сказать, когда моя рука так крепко сжимала ее горло, и Данте все равно перекрывал ей кислород.

Я тряслась, дрожала, теряла чертов разум и не знала, смогу ли я когда-нибудь снова за него ухватиться.

Рука Данте легла мне на плечо, и он мягко притянул меня обратно, бормоча на фаэтанском слова, которые я не могла понять, но которые успокаивали мою душу.

Каким-то образом мне удалось отпустить ее, и она упала на пол у моих ног, без сознания или мертвая, я не знала и не заботилась об этом.

Данте опустился на колени и прижал руку к ее шее, проверяя пульс, прежде чем вылечить ее ровно настолько, чтобы остановить ее смерть, не приводя в сознание снова.

Я хотела спросить его, почему он не собирается просто дать ей умереть, но когда он повернулся, чтобы посмотреть на меня, слепая ярость в его глазах заставила меня замолчать. Он был весь в крови Петри, его белая рубашка окрасилась в красный цвет, и то, как он смотрел на меня, дало мне понять, что он убил его, даже не проверяя.