На этом фоне я скоро заслужил особый статус. Так как ни в каких науках, кроме лжи, я особо не разбирался, я ходил всюду гусем, тыкал пальцем, вставлял своё слово в каждый разговор и потому слыл глубоким человеком и интересным собеседником.

А так как многое из того, что я говорил, в силу моей откровенной необразованности в вопросе, зачастую шло вразрез с накопленными человечеством за тысячелетия истории науки знаниями, меня считали учёным новой формации с идеями, опережающими своё время.

Так, например, во время своего диспута в столовой с профессором Зададюной я отверг существование недавно открытой фиолетовой материи, аргументируя это тем, что, в отличие от тёмной материи, фиолетовую никто не видел. А когда Зададюна, краснея от возмущения, ткнул мне под нос расчёты, призванные доказать мне мою неправоту, я с негодованием разорвал на глазах у всех голограмму испещрённых цифрами и формулами листов. А что мне оставалось – не читать же их в самом деле?!

Ставший свидетелем инцидента ректор университета вечером вызвал меня к себе. В доверительном разговоре он предложил мне написать какой-нибудь научный труд, который предлагал за немалые деньги купить у меня, дабы опубликовать под свои именем, что, как он надеялся, поможет его карьере в свете грядущих перевыборов.

Это было мне на руку, потому как в известной степени избавляло от необходимости вести преподавательскую деятельность, и я немедленно согласился.

Когда я вернулся к себе в комнату, солнце опускалось за верхушки сосен, высоко в небе светила луна, хотелось есть, холодильник был пуст. Я разложил перед собой чистые листы бумаги, взял перо и написал название будущей работы:

«Смена дня и ночи, или Еда как иллюзия».

«Глава 1.

Испокон веков, почти с самого начала своего существования человечество хотело есть», – начал я.

На этом месте я сделал паузу и решил не писать столь категоричных утверждений бездоказательно.

«Доказательства тому мы находим в научных трудах Э. Добронравова и Б. Розенкранца», – сослался я.

Конечно, никаких учёных Добронравова и Розенкранца никогда не существовало, но так мой опус выглядел серьёзней, да и кто станет это проверять.

«Косвенные доказательства желания перекусить мы находим и в многочисленных трудах классиков мировой художественной литературы», – добавил я.

«Желание позавтракать, а также пообедать, а иногда и сытно поужинать, хотя лучше и то, и другое, и третье, является столь же непреложной истиной, как смена времён суток. Причём именно в таком порядке, а никак не наоборот – это столь же непререкаемый факт, как то, что за утром следует день, а за днём вечер.

Однако же официальной науке известен случай, когда следом за днём сразу наступило утро, но это произошло лишь однажды, в эпоху мрачного средневековья в 2033 году от Рождества Христова.

Сия метаморфоза вызвала массовые народные волнения и, как следствие, полнейший крах экономики микронезийского региона, что чуть не привело к противостоянию северного и южного полюсов».

В желудке урчало и дальше писать про еду не было сил. Я спустился во двор и отправился на охоту. Моей жертвой стал припозднившийся лоточник, у которого я купил порцию мороженого. Перекусив в парке на скамейке, я почувствовал, что проблема мирового голода сильно преувеличена, и в хорошем расположении духа, вернувшись за рабочий стол, закончил первую главу, подарив читателю надежду своим оптимистичным тоном.

Ничто так не способствует хорошему сну, как творческая самореализация и ужин.

Каждый день я выдавал короткие главы, в любой момент ожидая, что ректор догадается, что это полная ахинея. Вторую главу я озаглавил «История вопроса»:

«СМЕНА ДНЯ И НОЧИ, ИЛИ ЕДА КАК ИЛЛЮЗИЯ. Глава 2. История вопроса.

Недостаточная точность современных измерительных приборов, а также сложность анализа имеющихся у современной науки данных не позволяют с точностью определить, когда именно человек впервые поужинал, равно как и установить, что именно это было за блюдо или хотя бы к какой кухне оно принадлежало.

Вокруг данного вопроса не утихают научные споры, сейчас же можно лишь с известной долей приблизительности заявить, что это было около восьми часов вечера и, скорее всего, подавались лёгкие холодные закуски».

В третьей главе я затронул социально значимые вопросы, глава была пересыпана подобными перлами:

«С изобретением встраиваемой бытовой техники роль женщины в политике значительно возросла. Если в предыдущие эпохи активной социальной деятельностью из женщин занимались лишь единицы, не умевшие готовить, то с изобретением бытовых приборов готовить умели всё меньше женщин».