Наполеон lll в XIX веке сказал: «Важно не как голосуют, а как считают». В ХХ веке Марк Твен добавил: «Если бы выборы на что-то влияли, нас бы до них не допустили». Через столетие Джордж Сорос проболтался: «В Древнем Риме голосовали только римляне. В современном мировом капитализме голосуют только американцы. Бразильцы не голосуют» [176].

Конечно, выборы 1996 года в памяти Игреков не обладают весомой ролью, но выборные технологии, обкатанные на молодежи из поколения Х, повсеместно применяют и сегодня. Но вот тут и возникает нестыковка: миллениалы внутренне гораздо более свободны и лучше подкованы в правовой сфере, чем их родители.

Мы хорошо знаем свои права. Перед президентскими выборами в 2018 году нас усиленно «обрабатывали». Преподаватели по разнарядке дежурили в общежитиях и настаивали брать открепительный талон по месту жительства и голосовать в универе. Такое давление вызывает у нас внутренний протест, и это как минимум нарушает закон РФ, где прописано, что голосование – это наша возможность и право, но не обязанность. Если я хочу, я сам пойду на выборы. Студенты ехидно спрашивали: «А если мы проголосуем за Собчак?» Самое главное для нас – это нормальная реакция. Некоторые специально голосовали назло – в протест, что их заставили идти на выборы [103].

Вторая половина 1980-х – реинкарнация кооперативного движения и нового НЭПа, начало рыночных отношений в стране. Теневая экономика выходит на свет. Первый бизнес – легальный, полулегальный, нелегальный и (чего греха таить) криминальный.

1990-е – кому-то лихие, а кому-то и счастливые. «Дикий» капитализм. Ваучеризация и приватизация огромной части госсектора взорвала экономическую систему страны [329].

Новые русские. Малиновые пиджаки. Массивные золотые цепи с распятием. Спортивные костюмы-адидасы. Первые пышные похороны и пантеоны «авторитетов». Бандитские аллеи на поселковых кладбищах. Кандидаты наук по ночам разгружали вагоны, а бизнес делался утюгом и паяльником. Как сказал Булат Окуджава, шла «паханизация» среды. «Вспомните пенсионеров, рывшихся в помойках, недоедающую армию, учителей-челноков, нищую культуру, где даже красть было нечего…» [226]

С внедрением капиталистических отношений начался торжествующий культ денег – страна и люди буквально переродились. Поколение Y росло среди финансовых пирамид и пузырей, первых микрокредитных организаций и льющейся отовсюду рекламы: приходи к нам, и мы дадим денег на все твои хотелки. Но весомая часть населения еще по советской памяти отделяла черное от белого и верила, что можно жить иначе. Многих Игреков родители и учителя воспитывали еще по советским правилам и принципам.

Вырождение и насильственное умерщвление реального сектора экономики – промышленности и сельского хозяйства. Многие люди в полной дезадаптации и дезориентации продолжали упорно ходить на службу и на работу, не получая зарплату и не веря, что можно так просто взять и развалить «Союз нерушимый». «Люди дела» все надеялись, что их труд не будет лишним, что он обязательно принесет свои плоды и падение страны в пропасть остановится. Перечислять, сколько недавно крепких предприятий не выдержало руки рынка, больно и страшно. С закрытием, разорением, разграблением промышленности и производства опустели моногорода и поселки, люди бросали нажитые места и уезжали туда, где еще был шанс найти работу и прокормить семью. Та же участь постигла и большинство колхозов и совхозов.

Справедливости ради, в 1990-е многие предприятия умертвились сами – советская модель экономики не предполагала извлечение прибыли из коммерческой деятельности. После смены строя они не перестроились и продолжили штамповать неконкурентоспособную продукцию, ну а далее «свободный рыночек порешал».

Мы были военные. Батя все думал рапорт написать, но ни квартиры нифига нету, да и на гражданке с работой тоже не особо-то и было. Батя мужик рукастый – чинил машины новым русским в выходные. Ему не раз предлагали: «Да бросай свою армию, давай ко мне в сервис, да такие бабки будешь зашибать, да тебе таких в своей армии не заработать…» В итоге братки друг друга перестреляли, а сервис этот горел несколько раз и переходил из рук в руки…

Прямо перед домом родители раскопали огород (многие так делали) и пытались выращивать, что могли. На рыбалку часто ходили (как раз застали то время, когда рыбу начали нещадно выбивать разными варварскими методами), в полузаброшенном саду яблоки собирали.

Мне отец рассказывал (в то время он служил в армии в звании капитана), когда зарплату бросили выплачивать или просто задерживали, люди дико тащили все, что могли хоть как-то продать, чтобы прокормить семью. На заборе военной части было написано большими красными буквами еще до распада СССР: «Народ должен кормить и уважать свою армию, в противном случае он будет кормить армию другого государства», а как все начали тащить – так ее и закрасили. Стыд полнейший.

В первом классе нам задали что-нибудь заштопать. Из двадцати ребят хорошо сделала я одна. Меня хвалили, и я гордилась, что штопаю лучше всех. Сейчас я понимаю, что гордиться-то и нечем: остальные были из семей побогаче, им не было нужды перешивать вещи.

Челноки с необъятными клетчатыми баулами – символ эпохи. Экономика из промышленной очень быстро стала базарной. Стихийные барахолки на улицах городов и поселков. Торговые ряды вместо заводов и фабрик. Стадионы, превратившиеся в базары. Примерка паленых джинсов-варенок на картонке: «Раздевайся, не стесняйся. Да кому ты нужен? Да кто на тебя смотрит?»