the pure life, the detachment

you struggle to achieve —

How can you understand me

when you cannot understand yourselves?

Your memory is not

powerful enough, it will not

reach back far enough —

Never forget you are my children.

You are not suffering because you touched each other

but because you were born,

because you required life

separate from me.

Как вы можете говорить,

что земля должна дарить мне радость? Все

рожденное – мое бремя: я не могу уследить

за всеми вами.

И вы еще хотите мне диктовать,

указывать,

кто из вас самый ценный,

кто больше всего похож на меня.

И ставите в пример

невинную жизнь, отрешенность,

которой стремитесь достичь, —

как вы можете меня понять,

если не в силах понять себя?

Ваша память

слаба, она не

заглядывает далеко в прошлое —

никогда не забывайте, что вы мои дети.

Вы страдаете не от прикосновений друг к другу,

а потому, что родились,

потому что вам захотелось жить

отдельно от меня.

It grieves me to think of you in the past —

Look at you, blindly clinging to earth

as though it were the vineyards of heaven

while the fields go up in flames around you —

Ah, little ones, how unsubtle you are:

it is at once the gift and the torment.

If what you fear in death

is punishment beyond this, you need not

fear death:

how many times must I destroy my own creation

to teach you

this is your punishment:

with one gesture I established you

in time and in paradise.

Мне грустно думать о том, что вы в прошлом, —

как вы слепо цепляетесь за землю,

будто это райские виноградники,

хотя поля вокруг охвачены пламенем —

ах, малышня, как же вы примитивны:

ведь это и дар, и мука.

Если после смерти вы боитесь

большего наказания, то смерти

бояться не нужно:

сколько раз я должен уничтожать

собственные творения, чтоб объяснить —

ваше наказание вот в чем:

одним махом я поместил вас

во времени и в раю.

This is the earth? Then

I don’t belong here.

Who are you in the lighted window,

shadowed now by the flickering leaves

of the wayfarer tree?

Can you survive where I won’t last

beyond the first summer?

All night the slender branches of the tree

shift and rustle at the bright window.

Explain my life to me, you who make no sign,

though I call out to you in the night:

I am not like you, I have only

my body for a voice; I can’t

disappear into silence —

And in the cold morning

over the dark surface of the earth

echoes of my voice drift,

whiteness steadily absorbed into darkness

as though you were making a sign after all

to convince me you too couldn’t survive here

or to show me you are not the light I called to

but the blackness behind it.

Это и есть земля? Тогда

мне здесь не место.

Кто ты, там, в освещенном окне,

затененном теперь мерцающей

листвой калины?

Выживешь ли ты здесь, где я не продержусь

дольше одного лета?

Всю ночь тонкие ветви

покачиваются и шелестят у светлого окна.

Объясни мне жизнь, подай хоть какой-нибудь знак,

хоть я и взываю к тебе по ночам: