Шрифт:
– Иногда я сам себя этим задеваю, но правду часто неприятно слышать, – сказал Раффлз с коротким смешком. – Как ты думаешь, что бы сделал старший инспектор Бакстер, если бы завтра он узнал с абсолютной уверенностью, что лорд Абердин – это тот же человек, что и лорд Эдвард Листер, он же Джон Раффлз? Ты молчишь? Тогда позволь мне рассказать тебе. Он сидел бы ошеломленный мгновение, а затем, не колеблясь ни секунды, при необходимости послал бы за мной пятьдесят своих полицейских и арестовал меня. Правда, я делаю большие дела, но это не помешало бы другу Бакстеру обращаться со мной как с обычным вором.
– Я прошу тебя, Эдвард, перестань говорить об этом, – воскликнул Чарли Бранд. – Я уже много раз советовал тебе отказаться от злополучной профессии, которую ты выбрал. Ты всегда отказывался и говорил, что никогда не сможешь иметь достаточно денег, чтобы возместить несправедливость, совершенную на нашем земном шаре. Но тогда не говори об этом, не разрывай такие тяжелые раны, как эти.
Раффлз закрыл глаза правой рукой и, казалось, погрузился в глубокую задумчивость.
Внезапно он снова выпрямился, выбросил полувыкуренную сигарету и пожал плечами:
– Какое это имеет значение. Если конец наступит, рано или поздно, он застанет меня воздвигнутым, гордым и нераскаявшимся. Я сделал свой выбор несколько лет назад, и я буду продолжать идти по этому пути, что бы ни случилось! Хозяева мира могут судить меня как угодно, в любом случае мое имя лорда Абердина еще долго будет жить в сердцах людей, которым я смог помочь в их бедах, а это многое компенсирует.
Шарли положил руку на плечо своего друга и теперь сказал голосом, полным страдания:
– Твое имя будет вечно жить в сердцах тысяч людей, Эдвард.
Встреча
Было около десяти часов вечера.
Раффлз и Шарли планировали в этот вечер, хорошо замаскировавшись, посетить один из портовых районов, как они часто делали.
Дом, который Раффлз занимал под именем лорда Абердина и который находился на Риджент-стрит, недалеко от Молла, прекрасно подходил для таких ночных экскурсий, потому что сад, простиравшийся за ним, был отделен стеной от тихой боковой улицы, где никогда не было ни одной живой души, и в этой стене была маленькая садовая дверь, рядом с гаражом, над которым находился дом Джеймса Хендерсона, верного шофера его светлости.
Поэтому не было ничего проще, чем выйти из дома с этой стороны, чтобы никто не увидел.
Мужчины были одеты просто и могли сойти за хорошо оплачиваемых рабочих.
Что касается их внешнего вида, то никто не узнал бы в них лорда Абердина и его секретаря.
Раффлз сумел довести до совершенства искусство маскировки так, что любой профессиональный актер пришел бы в величайшее изумление.
Даже самый зоркий, самый опытный глаз не смог бы различить обманчивую природу фальшивых бровей, кляпов, бород и париков, которые использовал Раффлз.
Он исключил обычный грим, используемый актерами на сцене, заменив его различными смесями собственного изобретения, которые обесцвечивали кожу, ничуть не повреждая ее, и были устойчивы к солнцу и дождю.
Обладая удивительной способностью к адаптации, Раффлз мог легко бросить вызов самому зоркому глазу полицейского детектива.
И снова Шарли с восхищением смотрел на него, когда Раффлз прогуливался по улице рядом с ним, засунув руки в карманы, нахлобучив шляпу-котелок на затылок и держа в углу рта наполовину обломанную черную сигару.
Об актере иногда говорят, что он "вживается в шкуру" человека, которого ему приходится изображать на сцене, но это, похоже, относилось и к Раффлзу.
Конец ознакомительного фрагмента.