Александр Твардовский заметил в своем дневнике от 17 февраля !957 года, что "наша литература любит стариков, обойтись без них не может... Они шире, живописнее, характернее, богаче языком и народной мудростью, словом, интереснее, чем молодые, передовые, ведущие, идейно выдержанные... Старики могут и власть побранить, и старое в чем-то добром помянуть, у них больше воспоминаний, они из более толстого слоя лет, традиций, поэзии".

Автор поэмы "Василий Теркин" имеет здесь в виду стариков с дореволюционной биографией. "У них в прошлом есть, кроме нужды, мук, безнадежности - судеб - еще и пасха, и рождество, и крещенье, и совместный выход на покос, и ярмарка, и красные горшки, и посиделки, и всякая чертовщина. А тут слой тонкий. И то, что было в юности у нынешних зрелых и пожилых людей, оно далеко не так полно очарования чего-то безусловного, ясного, доброго. Много такого, что неловко вспоминать и немножко в тягость, как носишь имя Первомай, Владилен и т. п. теперь, когда все это отошло"2.

Прошу прощения за длинную цитату. Но высказаны тут не тривиальные суждения. Они многое объясняет в той стойкой симпатии к старикам, к "дедам", которую питали М. Шолохов, М. Пришвин, К. Паустовский, А. Довженко... Но если брать нашу словесность и кинематограф в целом, то их пронизывал мелкомасштабный прагматизм, который теперь набрал новое дыхание.

Молодым у нас везде дорога,

Старикам у нас везде почет.

Насчет почета сказано, конечно, с изрядным лицемерием. Брежневское геронтологическое правление со всех трибун провозглашало прямо-таки культ ветеранов Отечественной войны. Но реально немногое делалось для улучшения их материального положения и общественного статуса. Да и искусство, уже об этом говорилось выше, славили, в основном, самодостаточную, "героическую" старость.

Сам-то Твардовский делает героем своей поэмы "Василий Теркин" сильного и зрелого человека. И у Шолохова пожилые люди не являются главными героями его произведений - объектом, говоря научным языком, всестороннего художественного исследования. Это характерно и для советской литературы, а, тем более, для кинематографа и телевидения.

Вернусь к письму девчушке из Томска, возмущавшейся, вместе со своей бабушкой и подругой, фильмом "И жизнь, и слезы, и любовь...". Не любят многие зрители ни у нас, ни за рубежом, видеть на экране старые, морщинистые лица, принадлежащие главным героям. Но не следует идти на поводу у этих читателей и зрителей. И Губенко можно сказать лишь "спасибо", что рискнул он поставить картину о стариках, и поднять сложные, этические и психологические, а также и бытовые проблемы, "третьего возраста". И нашлись зрители, которые это оценили по достоинству. Фильм их и взволновал, и растревожил, особенно женщин, старых и молодых, совсем юных. И его надо систематически показывать по телевидению.

"Мне в этом году, - читаем в письме, помещенном в газете "Известия", исполнится 60 лет. По классификации Всемирной организации здравоохранения кончается мой средний возраст. Дальше, как говорится, тишина, И вот появился фильм "И жизнь, и слезы, и любовь...". Он - прекрасен, он продлил мне, и, я уверена, многим другим жизнь".

Это признание - продлил жизнь - стоит дороже самых лестных эпитетов и оценок, высказываемых режиссеру критикой.

Школьница из маленького города пишет: "Я не понимаю тех, кто не досмотрел до конца. Это же удивительный фильм, таких сейчас мало. Мне жаль, что его плохо рекламировали. Этот фильм должны посмотреть все".

Не могу не привести отрывок из сочинения десятиклассницы о картине "И жизнь, и слезы, и любовь...". "Пока шел фильм, я забыла обо всем на свете: кто я такая, где нахожусь, кто сидит со мной рядом... Перед глазами стояли лица стариков - Софьи Петровны, Павла Андреевича и многих других (речь идет о персонажах фильма - Е. Г.) - и лицо бабы Тани, младшей сестры моей прабабушки. Хотелось поехать к ней на улицу Лосиноостровскую и сказать: "Прости меня! За то, что ты живешь здесь, а я в своей квартире...". Дом престарелых. Мы с мамой бывали там не один раз, но видели в нем все с точки зрения гостей, людей, которые приехали сюда только на один день. И хотя от бабы Тани мы слышали многое об этой жизни, трудно было представить, что все это так и есть в действительности. А сейчас всё открылось мне с другой, самой страшной стороны... Самое ужасное то, что в фильме, можно сказать, нет преувеличений. Наоборот, кое-что описано слишком в розовых тонах"3.

Молодую девушку легко понять. Каждого, кто впервые попадает гостем в наш рядовой, типичный Дом престарелых, обычно оторопь берет. Так было при советской власти, так осталось и поныне. Условия существования (точнее сказать, выживания) его обитателей нередко ниже всякого уровня, как по материальному обеспечению, так и по нравственному климату. Незащищенная, обиженная старость Она бывает почти полностью лишена самого элементарно необходимого. А подчас Дома престарелых выглядят как чудовищный симбиоз грошовой дореволюционной богадельни с современной казармой, а то и тюрьмой. Заточенные там люди буквально рвутся оттуда на волю. Но там их никто не ждет.

В фильме "И жизнь, и слезы, и любовь..." показывается относительно благополучный Дом ветеранов, отчасти даже привилегированный. В нем коротают век немало заслуженных людей, ветеранов коммунистической партии.

Что, Губенко специально решил смягчить ситуацию, уберегая себя от цензурных придирок? От них иногда уберечься было и не грех, но суть дела в ином. Если бы режиссер взял типично плохой Дом престарелых, то тогда почти неминуемо бы у него получилось чисто публицистическое произведение. Нечто вроде фильма-памфлета, громко и гневно призывающего государство и общество срочно увеличить ассигнования на такие учреждения, укрепить их квалифицированными кадрами, навести в них элементарный порядок и т.п. Такая памфлетность не чужда и Губенко. Не только как художнику. У него темперамент публициста, иначе бы, пожалуй, он и не занялся бы парламентской деятельностью. Его фильм "И жизнь, и слезы, и любовь...", о чем пойдет речь ниже, несет в себе публицистический, разоблачительный пафос, имеющий вполне конкретный социальный адрес - защита стариков, яростный протест против несправедливого, равнодушного к ним отношения всякого рода хамов и чиновников. Но к этой теме фильм не сводится. Его создатель ставили перед собой более сложные творческие задачи.

В одном из интервью, Губенко отмечал: "Это вновь картина-наблюдение, "картина-слияние", я бы сказал, с теми людьми, о которых мы, и в нем нет, по сути, нет сюжета. Мы пытались выяснить, что волнует пожилых людей, оставшихся вне семьи, что связывает их между собой, чем они могут быть полезными обществу, а общество - им? Я бы очень желал, чтобы люди задумались после просмотра о том, что нельзя относиться к старикам, как часто - на деле, а не на словах - к ним относимся"4.