«Да, я не могу представить! Не могу, ведь я жалкий пигмей, — пальцы, испачканные в золе, начинало покалывать, а легкие, наполненные пеплом, сжимались в спазматическом кашле. — Ты это хотел услышать?»

* * *

Шум дождя. Детский плач. Пустая колыбель. Окровавленная лента в канализационном стоке. Сломанная печать на конверте.

* * *

«Да, я признаю, я слаб. Я не смог их спасти. Хочешь, чтобы я раскаялся? Я достаточно посыпал голову пеплом! Я устал от их смертей! Если это колесо не остановится, я его сломаю!»

Боль. Чудовищная боль в ломающихся изнутри ребрах. Кровь темной души вытекала наружу, а сама душа разрывалась на клочки, раскалывалась на осколки.

Выжженная земля. Пьянящий запах алых лилий. Затмение. Сладкий запах крови.

«Если тебе страшно, ты можешь отступить. Ты это знаешь».

«Знаю!»

«Тогда почему нет?»

«Ради рассвета».

Ночь не может длиться вечно… Какой бы бесконечной она ни казалась, какой бы темной ни была, за ней всегда следует рассвет нового дня.

Солнечный свет же приносил в душу Рейвена лишь страх, хоть он и понимал, что тот абсолютно иррационален. Для простых жителей Ярнама наступление нового дня было ознаменованием того, что Охота кончилась и вернулись спокойные времена. Для охотников же это было знаком того, что пора отложить оружие; а оружие — это все, что у них было. Опьяненные кровью и адреналином, они жили одним моментом, ведь их смерть была более чем вероятна по сравнению с теми, кто прятался ночью по домам, за тяжелыми засовами. Охотники, пусть и были избавителями от чудовищ, ассоциировались у граждан с ужасами ночи Дикой Охоты, поэтому о них предпочитали быстро забывать. Мерзавцы без достоинства, совести и чести, истинные исчадия адовы, токмо к убиениям приспособленные — так о них отзывались горожане, чьи трусость, невежество и презрение перевешивали благодарность и почтение.

Может, поэтому многие охотники не желали просыпаться от кошмара, хотели, чтобы ночь длилась вечность; ведь они хотели, чтобы их ремесло было востребованным.

Рейвен не спеша отошел от окна, оделся и вышел из покоев, понимая, что как бы соблазнительна ни была Охота, с проблемами, что приносит день, все равно придется разбираться.

* * *

Когда он вернулся в Ярнам, то первым делом аппарировал в замок Кейнхерст, радуясь, что магия осталась при нем. Теперь осталось вернуть замок его законным хозяевам.

Когда фанатики Церкви исцеления — банда жестоких Палачей — во главе с Логариусом совершили под покровом ночи налет на замок Кейнхерст, обезглавили и перебили всю «порочную нечистокровную» знать, они так и не сумели умертвить королеву Аннализу. После множества неудачных попыток Логариус, не видя другого выхода, неким образом заключил Аннализу с помощью железной маски и запечатал её покои с помощью Короны Иллюзий, полный решимости навсегда скрыть тайну замка, надел её по собственному желанию и остался вечно стеречь королевские покои. Оставшиеся палачи отрезали тронный зал от основной части замка, а по возвращении в город — и длинный мост, чтобы никто не помешал исполнению «мученической миссии» мастера Логариуса.

Логариус раскрыл секреты сгустка крови. Поняв, что Королева бессмертна, он насильно взял у нее кровь, дабы овладеть магией Нечистокровных. Однако не смог овладеть даже половиной той силы, что скрывала sanguis vitiosus — самопровозглашенный мученик прожил много лет, но его кости уже давно ослабли, что, однако, не помешало яростно атаковать и ловко защищаться от атак Найттанда, когда тот пытался избавиться от надзирателя Аннализы. Бой был ожесточенный, но Рейвен сумел выйти из него победителем. Сняв с поверженного врага Корону иллюзий, он открыл доступ в тронный зал и преклонил колени перед своей Королевой.

Некромантка была рада видеть Найттанда во плоти, а весть о том, что поганый священник покинул сей бренный мир, наполнила ее сердце мстительным удовольствием. Ей не терпелось расспросить Рейвена о том, как тот сумел вернуться в Ярнам, игнорируя ритуалы колеса Года и фазы Луны, но он не спешил отвечать, а его просьба и вовсе поразила Аннализу.

Рейвен не без оснований полагал, что железная маска подавляет силу Королевы, а значит, избавление от нее было первостепенной задачей. Чары на маске были крепки, но не обладали таким изяществом, что привык видеть Найттанд. Все же священнослужителю было далеко до настоящего чародея, хотя сила его веры, что легла в основу оков, вызывала невольное восхищение и даже уважение. Рейвен действовал довольно аккуратно, боясь навредить королеве, осторожно выводил сложные плетения палочкой, бормоча себе под нос заклинания. Он чувствовал ее пристальный, все запоминающий взгляд, пусть прорези в железной маске и были закрыты плотной черной лентой с кружевом.

Казалось, прошла вечность, прежде чем узы заклятия были разрублены. Шелк ленты заскользил между пальцами, части шлема скатились на пол с глухим стуком. И окружающее пространство заполнила Сила.

В первый миг ему показалось, что это смахивало на прорыв дамбы. В ушах зашумело, и все его нутро чувствовало, что на него несется поток, который просто сотрет его в пыль. В глазах начало темнеть, и Рейвен опустился на колени, стараясь удержаться в сознании. К его удивлению, он почувствовал, что скрытая мощь пролетает мимо него с немыслимой скоростью, а он слышит лишь отголоски, будто вместо плотины он стоит в пещере за водопадом.