Шрифт:
Пришлось думать о переработке испорченного пороха. Иван Леонтьев, Егор Марков и другие русские мастера дошли до этого самостоятельно. Чтобы придать негодному пороху новую силу, поступали так: к пятнадцати пудам лежалого пороха добавляли четыре-пять пудов селитры, по пуду серы и угля и смесь перерабатывали заново. Если же порох совершенно не годился, его опускали в бочки с водой и растворением извлекали из него самую ценную часть – селитру, которая потом опять шла в дело.
Запасов старого пороха в армии было так много, что переработать их оказалось невозможно; начальство предписало расходовать его на упражнения в стрельбе – экзерциции.
Стрелковые и артиллерийские командиры всячески старались избегать употребления старого пороха и требовали новый. Наконец поступил строгий приказ: на экзерциции употреблять две доли старого пороха и одну долю «новомаирного». И все же армия сумела отделаться от обременительных запасов лежалого пороха только в течение десяти лет.
И лишь после этого доброкачественный, надежный в хранении, обладающий большой ударной силой порох вошел во всеобщее употребление в русской армии. [193]
193
Реформа порохового производства, совершенная при Петре I, была самой крупной и важной в пороховом деле вплоть до последней четверти XIX века.
Глава XXII. Окончание «Трехвременной школы»
Наступила весна 1720 года. Вскрылся лед на Балтийском море, и флот снова начал готовиться к кампании.
Адмирал Норрис, страстно мечтавший о военных лаврах, добился отпуска огромной суммы денег на летние действия флота.
Зашевелились дипломаты при всех европейских дворах.
6 апреля 1720 года в королевском дворце в Лондоне государственный секретарь [195] Стенгоп надменно заявил русскому резиденту Веселовскому, брату того Веселовского, который был резидентом в Вене:
194
Петр называл Северную войну «трехвременной школой», потому что обыкновенно время обучения в школе занимало семь лет, а война со шведами, великая школа для Российского государства, продолжалась втрое долее – двадцать один год (1700–1721).
195
Министр иностранных дел.
– Ваше правительство, сэр, жалуется на наши недружелюбные действия. Чтобы отнять у вас всякие к тому предлоги, мы вам сообщим копию нашего трактата со Швецией, и ознакомим вас с инструкцией, данной адмиралу Норрису, отправленному на помощь Швеции.
– Вот как? – пробормотал изумленный Веселовский.
– Да, сэр!.. И теперь от вашего правительства зависит, будет между нами мир или война. Если вы решитесь признать нас за неприятелей, то и мы поступим так же.
Стенгоп круто повернулся и оставил Веселовского обдумывать его последние слова.
На следующий день Веселовский получил от Стенгопа ноту, из которой явствовало, что английский флот будет участвовать не только в оборонительных действиях Швеции, но и в наступательных, если только шведы окажутся в состоянии их предпринять. Маска любезности и добрых отношений была сброшена. Веселовский немедленно переслал английскую ноту царю Петру.
Русские дипломаты прошли хорошую школу и всегда были в курсе того, что делается при европейских дворах. А зоркость была необходима. Швеция согласилась отказаться от своих прав на Штеттин и этим купила мир у прусского короля. По приказу английского двора Дания помирилась со Швецией на самых невыгодных для себя условиях.
Россия снова осталась одна против Швеции. Впрочем, это не испугало Петра, который и на это лето наметил план наступательной компании.
В конце мая адмирал Норрис вошел в Финский залив с намерением угрожать Петербургу. Русскую столицу защищала эскадра Апраксина. Норрис уверял, что целью его военной экспедиции является только посредничество. На это русский адмирал возразил: если сэр Джон посредник, то должен представить надлежащие полномочия.
А пока Норрис грозил, русские действовали. Русская эскадра пересекла «синус Ботникус» [196] в самом узком его месте. Семитысячный русский десант навел страх на город Умео и его окрестности и благополучно вернулся к финским берегам.
196
Так в старину обозначали на географических картах Ботнический залив.
Адмирала Норриса спешно отозвали из Финского залива для защиты шведской столицы. Незадачливому английскому флотоводцу никак не удавалось украсить себя лавровым венком победителя: русские стратеги всегда оказывались умнее и действовали успешнее.
Слух об удачных действиях русского десанта в Швеции быстро разнесся по российским просторам. Меншиков писал царю:
«Сей десант в Швецию при таких сильных и славных соединенных флотах, английском и шведском, учинен. Наши зашли так далеко в глубь и внутрь государства и якобы под водою прошли, что оба флота видеть и предостеречь не могли…»
В самой Англии неудачные действия Норриса вызывали насмешки и требования отозвать его из Балтийского моря. В одном английском журнале появилась карикатура: адмирал, сидящий на мачте корабля, пристально рассматривал в огромную зрительную трубу горизонт, а за его спиной спокойно проходят сотни русских галер.
Из-за неудачных действий своего флота Англия перестала предлагать посредничество и претендовать на роль верховного судьи в споре между Россией и Швецией.
24 июля русская гребная эскадра в составе шестидесяти одной галеры и двадцати девяти лодок прибыла к острову Берскер в поисках неприятельских кораблей. Эскадрой командовал генерал, князь Михаил Голицын; на судах его был сосредоточен значительный отряд пехоты из нескольких полков.