Шрифт:
Перелететь равнины рек
И обнаружить ненароком
Другой народ и новый век.
Любимцы времени
Припомню, погружаясь в глуби
Эпох разгульных напоказ,
Что наблюдал я в этом клубе
Любимцев времени не раз.
Гуляли в ресторанном зале,
Мёд обожанья пили всласть,
Болтали, ели, твёрдо знали:
Крепка и неусыпна власть.
Но, став обыденностью серой,
Так быстро поглотила тьма
Их премии и адюльтеры,
И кинофильмы, и тома.
И, выходя на берег Леты,
Ещё от клуба невдали,
Они сжигали партбилеты,
Под стрёкот кинокамер жгли.
Поколение
Так были песни молодости милы!
Бренчали струны, но река быстра,
И выросли такие воротилы
Из тех, что запевали у костра.
В том воздухе и лживом, и весёлом
Неудержимо таял кислород.
И думал: «Не расстанусь с комсомолом!»
Тот, кто другие песни запоёт!
От денег помрачение в рассудке,
Пиры и переделы, а потом
Инсульт в объятьях тайской проститутки
И ангел беломраморный с крестом.
«Погост за рожью и бурьяном…»
Погост за рожью и бурьяном.
Пустынна улица села
И ненавистью к горожанам
В истоме тусклой изошла.
Откуда злоба – сам подумай!
Но смотрит на тебя родня
С усмешкой едкой и угрюмой,
И трудно выжить больше дня.
Тут за убийство дом сжигают
И убивают за поджог,
И на чужих собаки лают,
Покуда свой не изнемог.
«Иконы, с петухами полотенца…»
Иконы, с петухами полотенца,
А ночью духота и непокой,
Бессонница мальчишки-отщепенца -
Он здесь в плену, приезжий, городской.
И всё же этот мир, уж уходящий,
Куда проститься приезжала мать,
Оставшийся за облаком и чащей, -
Я смог в самом прощании застать.
Всё воскрешу, воздвигну понемногу,
И в эти строки, в книгу, вот сюда
Закатом обагрённую дорогу
Сквозь годы проведу и города.
«Роднёй не брезгую простою…»
Роднёй не брезгую простою,
И кажется на склоне дней,
Что, может быть, её не стою.
Она становится родней.
А в ней – умелец и добытчик,
И бесприютный пассажир
Промёрзших поздних электричек,
И волжских грузчиков кумир.
Хозяин, говоривший сухо
И осадивший пришлеца,
И эта дряхлая старуха,
Перекрестившая с крыльца.
Я вряд ли их увижу снова,
И всё ж надежда не умрёт
Ещё сыскать такое слово,
Чтоб сохранился в нём народ.
Натюрморт
Забвенье… Но во мраке мёртвом
В глухой избе свой зыбкий круг
С крестьянским тусклым натюрмортом
Показывает память вдруг.
И совестлив, и верен мигу,
И долговечен, и текуч,
Яйцо и чёрствую ковригу
Во тьме высвечивает луч.
Водь
В краю, где воду кличут водью,
Мы с другом долго по воде
К родному шли простонародью,
И суши не было нигде.
Обняв земли большое тело,
Вода тропинки залила,
И всюду чернота блестела,
Напоминая зеркала.
Не отступала эта полисть,
До взгорка с колокольней вплоть
Нас неотвязная, как совесть,
В деревню провожала водь.
Высоцкий
Вот – Высоцкий, давно его нету,
А повсюду ещё разлита
Одолевшая всё-таки Лету
Правдолюбья его хрипота.
Эта совесть в обнимку с гитарой
На эстраду взбежала из книг
Русской прозы бессмертной и старой,
И в пылу перешедшей на крик.
Но окрепла с годами догадка,
Что во времени полупустом
Это было явленье упадка,
Рокового недуга симптом.
В этой песне, с отчаяньем спетой,
Всё гудит, не кончается он,