— Откуда это? Какой-то апокриф?

— Представь себе — всего лишь Наполеон Мэнли, написано в 1994 году. Здесь такого текста на сотни страниц, — он закрыл папку и отложил ее на стол, — Есть ссылки на индуистские трактаты, розенкрейцеров, Заратустру… Похоже, воскрешение, или просто бессмертие, стало его навязчивой идеей.

— Но это же значит, что он оказался в состоянии и впрямь воскреснуть, Молдер!

— Само по себе — конечно, не значит. Но, учитывая все то, что происходит… Может, он знал то, чего не знаем мы?

— Например, тайный пароль на вторичное открытие врат? — иронически уточнила Скалли.

— Или даже иначе… просто понял что-то такое, что мы давным-давно знаем, но не понимаем. Воспринимаем просто как слова…

— Что ты имеешь в виду?

— Скалли, всякая серьезная мировая религия одним из основных своих моментов имеет веру в загробную жизнь. Так или иначе, в той или иной форме. Переселение душ, перевоплощение, воскресение на том свете, воскресение телесное после Страшного Суда… Не может быть, чтобы миллионы… миллиарды людей так фатально ошибались из века в век.

— Прости, Молдер, но про переселение душ в катехизисе ничего не сказано.

— Однако и в христианстве душа бессмертна, а смертна лишь ее плотская оболочка. Мне не дает покоя одно противоречие. Нич мнил себя Богом, для Бога нет никаких сроков, никаких пределов, верно?

— Разумеется.

— Тогда почему он сам себе установил крайний срок свершения мести? Сорок дней… Это нелогично.

— Нелепо ожидать логики от человека, который с минуты на минуту ждет, что сквозь него пустят разряд в несколько тысяч вольт.

— Но его речь наверняка, наверняка, Скалли, была продумана заранее.

— И что такое сорок дней?

— Это срок, на протяжении которого душа умершего еще пребывает здесь, на земле. Срок ее последнего испытания, после которого она либо опускается в ад, либо поднимается в рай. Срок ее последних, самых страшных искушений. В православии, насколько я помню, этот период называют воздушными мытарствами.

— О Боже! — простонала Скалли. — Вот только православия нам сейчас не хватало! Нич не очень-то похож на русского, а, Молдер?

— Причем тут национальность…

— Я готова предложить тебе гораздо более правдоподобное объяснение. И, что немаловажно, из него можно уяснить, что нам делать дальше. А из твоих умозаключений следует, по-моему, лишь одно: всем надлежит немедленно пасть на колени и молиться.

— Не уверен… Хорошо, расскажи, я слушаю.

— Ну спасибо. Снизошел… Так вот. В тюрьме возник заговор, скорее всего, непосредственно против директора Бакли и, закономерным образом, против всех наиболее преданных ему людей. В чем смысл заговора и в чем его причина — пока не стоит гадать, это просто надо выяснять. Но сам факт такого заговора, по-моему, уже не подлежит сомнению. Чтобы пустить нас по ложному следу, хотя бы на время… а может, устроить и в газетах шумиху, ведь стоит только кому-то из писак пронюхать о списке и посмертной мести — тут начнется столпотворение… была придумана история со списком. Верхушка заговора, скорее всего, среди персонала тюрьмы, а не среди заключенных, но кто-то из заключенных вовлечен. Тот же Нич. Вероятно, его выбрали именно за его нестандартность и странные увлечения, уговорили, чтоб напустить побольше туману, произнести эту речь перед смертью, что-то пообещав…

— Что можно пообещать человеку, который вот-вот покинет сей мир?

— Мало ли… У него ведь есть жена?

Несколько мгновений агенты молчали. Все и впрямь выглядело так логично…

— Кстати, с его женой мы еще не беседовали, — проговорил Молдер.

— Слава Богу, — сказала Скалли. — Кажется, разумные доводы еще не перестали до тебя доходить. Значит, есть надежда на раскрытие дела.

— Как сказать… — уклончиво ответил Молдер. — Но с миссис Мэнли повидаться действительно стоит. Тут ты кругом права.

— Молдер, — с мягкой укоризной в голосе произнесла Скалли. Ей понравилось, что напарник признал свою ошибку, и теперь она была готова отнестись к его заумным построениям вполне снисходительно. — Молдер. Ну подумай сам. Даже если предположить… невероятное. Неужели, если бы тебе дана была возможность пошататься еще сорок дней на земле, среди, так сказать, родных и близких… призовая игра, понимаешь ли, бонус… ты потратил бы это время на то, чтобы кого-то опять мочить? Как будто тебе этого занятия при жизни не хватило?

— В том-то и дело, Скалли, — ответил Молдер и, пряча глаза, поднялся со своего стула. — В том-то и дело.

…Рок бодро отжимался на полу камеры. Он старался следить за своим физическим состоянием, вопреки всякой логике рассчитывая раньше или позже как-то выбраться отсюда на волю, — а там-то уж хилых не терпят. Впрочем, как и здесь. В этом смысле воля и тюрьма не слишком-то отличаются друг от друга; можно даже сказать, совсем не отличаются.

Хотя сейчас стало не до призрачной воли. Хоть куда-то удрать отсюда, пусть в другую тюрьму — лишь бы подальше. Неужели эти фраера из ФБР не купятся? Хреново, если так. Если какому-то здешнему придурку, чтобы запудрить всем мозги, пришло в голову мочить всех, с кем Нич был на ножах, — ' только вопрос времени, когда кишки выпустят и ему, Року. Сваливать, сваливать поскорее!