— Никогда! Вчера видела полоумную твою, и нахрен она не сдалась мне разговаривать с ней.

— Ты обещала больше не лезть ко мне…

— Остынь мачо, я к тебе и не лезу и не помню… — осеклась заметив, как он отнял руку от поцарапанной шеи.

Из головы разом вылетели мысли, чёрной краской два иероглифа от уха и вниз, кожу обдало жаром, такие же, как и у неё.

— Так зачем тогда? — свирепел он ещё больше, подходя ближе.

Сам мысленно тормозил себя и гнев плескавшийся через края. Поговорить, просто мирно поговорить.

— Врёшь на каждом слове, как тебе верить?

— Не верь, мне плевать веришь ты или нет. Мне вообще плевать, — снова врёт стараясь усмерить скулящую душу.

Взгляд так и приклеивался к татуировке. Значит сила духа не люби, к горлу подкатывал ком. Алекса боролась с собой, стараясь дышать, но горло сводило спазмом.

— Вот скажи мне честно, в глаза, спокойно, зачем ты это сделала. Зачем рассказала? Алекса скажи мне правду, зачем ты Кристине рассказала о нас. Я сейчас перед тобой признаю свои ошибки, да, я сам виноват, это мои отношения, я пошёл на измену. Права, я виноват. Мне тяжело, но я признаю, я виноват, не ты. Я! Скажи мне, зачем ты рассказала Кристине? Напакостить? Или зачем? Посмотри мне в глаза и скажи честно, ты же умеешь.

Губы девчонки дрогнули, не удержалась, взгляд скользнул на шею, не промахнулась пытаясь содрать с него кожу именно в этом месте. И бывает же такое. Стоит в метре, ждёт не сводя с неё чёрных глаз. Задержав на секунды дыхание, справилась с собой, ощущая как пылает вся огнём.

— Я уже всё сказала, — начала злобным голосом. — Никому и ничего не говорила. Я не разговаривала с твоей тупой овцой. Плохо слышишь, сходи к доктору.

— Врёшь, откуда тогда она знает?

— Да мне плевать! — заорала во всё горло срывая голос. — Я ничего, никому не говорила, тем более этой овце.

— Прекрати оскорблять, — заорал, громом сотрясая стены. — Тебя противно слушать, что ни слово, то оскорбление… — наступает на неё.

— Ещё один шаг и получишь по зубам, — зарычала готовая отбиваться, кулаки сжались. Но он продолжал наступать, — Что хочу, то и говорю! Тупая овца твоя Кристина, а ты жалкая шлюха…

Схватил Алексу за скулы, другой ладонью за затылок рывком притянув ближе к себе.

— Прекрати! — закричал ей в лицо.

Но на удивление она угрозы не выполнила, а лишь фальшиво улыбнулась, даже и не пытаясь вырваться.

— А то, что? Ударишь? Давай слабак, давай!

Богдан отпихнул её и даже отступил отворачиваясь.

— Лживая, трусливая дрянь! Я ненавижу тебя, слышишь, — вырвалось против воли. Разочарование, вот что сейчас хлестало его по самым больным местам.

Дверь резко открылась заскочил Димка и перепугано уставился на них. Алекса тут же кинулась к выходу намеренно оттолкнув друга. Твёрдыми шагами шла на парковку. Что не убивает нас, то делает сильнее.

Размазывая влагу по щекам тыльной стороной ладони, сама удивилась, плачет. Села в машину. Прорвало, хватит с неё примерной разумной девочки. Достаточно! Каждое слово резало сердце на части, боль перехватывала дыхание, грозя перекрыть кислород окончательно. Громко выдохнула стараясь расслабиться, запустила двигатель, но с места не тронулась, прицепившись взглядом к любимице альфе. С разгону разнести эту грёбаную тачку и пусть исчезнет вместе с ним из её жизни раз и навсегда. В глазах пылала ненависть, окончательно заполняя темнотой юное тело девчонки. Смахнула со скулы влагу переключая передачу, тело обдало огнём, давай же. Сможешь, значит и его убьёшь в себе, никак иначе. В памяти всплывает день, когда последний раз угнала машину, тогда надежда ещё жила наверное в ней, а в руке крепко было зажато его сердце. А сейчас пустота, отпустила, свободен, он то теперь точно как птица в полёте, но не она. Вьелся в душу и жить мешает ублюдок, шлюха позорная. Давай… Подначивала себя не трогаясь с места смотря на итальянку.

Душный город не даёт расправить крылья, огромные, чёрные, сверкающие на солнце, такие же прямо, как у неё за спиной. Но она всё равно несётся среди ночи, под звёздным небом, разговаривая с любимицей Брерой, не летит конечно, пусть. Улыбка растягивает губы снова и снова, а его глаза будто следят за ней, злится придурок. Богдан, я обожаю, когда ты истеришь. Смеётся. Сонные улицы хмурятся возмутительнице спокойствия, альфа рычит и скалится в ответ. Помнится первая совместная поездка, гад, как он тогда её подловил, и летел через город ради неё, а она украдкой рассматривала сильные руки, сердце предательски реагировало на каждое его движение. Они и эта машина неразрывно связаны.

Громко выдохнув отогнала воспоминания последней поездки, не отрывая от машины глаз. Разорвать это проклятое звено проложив себе путь к свободе. Тяжело задышала, защёлкнула ремень и стартанула с места, пролетела мимо итальянки в последнюю секунду, чувствуя, как капают слёзы на оголённые ключицы. Мерзко слабая, не смогла, но есть ещё один путь. Сжав до онемения челюсти снова выдохнула и сбросила скорость. Ты же сильная Алекса, выдохни и вперёд к цели. Давай дура, возьми себя в руки. Небрежно утёрла слёзы ладонью вливаясь в поток машин. Богдан, ты ещё плакать будешь…

Пока нашла, где всё таки распечатать анкеты, купила обед, за это время успела поостыть, даже скорее взять себя в руки. От слёз и следа не осталось, проверила в зеркало раз десять. А то заметит же глазастая рыжая.

Перед тем как вылезти из машины набрала ответ Меркелю.

"Освобожусь очень поздно."

Он не пишет, звонит.

— Да… — опуская голову на руль.

— Во сколько поздно?

— Не знаю.

— Может хорош морочить мне голову. Не хочешь увидеться так и скажи.