Точнее не скажешь. Он назвал вещи тем, чем они были. Ей, Идель, до сей поры так и не хватило на это сил.

— Это не так-то легко, — прикрыв глаза, шепнула она едва слышно.

— Жить вообще нелегко, Идель. Но все-таки нужно.

Идель сделала несколько глубоких вдохов, переводя дыхание, и неспешно направилась к отцу. Когда она огибала стол сбоку, Алатир попятился, пропуская леди. Та расположилась, присев на край столешницы. Черное платье на мгновение сделало Идель похожей на естественную часть стола.

Теоданис потянулся к кожаному поясу на талии дочери, с которого сбоку свисала связка ключей — символ хозяйки владений. Легонько мужчина щелкнул по связке пальцами, и разномастные ключи звякнули, сыграв бликами в крупицах доносящегося света. Железные, медные, латунные, даже вон, стеклянный один есть, из Талассия. И люди вокруг них, такие же. Одни стальные, как Алатир, как ни гни и ни бей — тверже любой наковальни. Другие хрупкие, как мир между соседями: сдави покрепче меж пальцев, и выкрошится весь.

Идель родилась быть стеклянным ключом. А жизнь все перевернула с ног на голову.

— Когда меня не станет, и ты, и герцогство, должны быть в сохранности и безопасности.

— Ты болен? — Она не всполошилась, но слегка нахмурилась.

— Все мы больны временем. Его нехваткой. Ну и, конечно, у меня сыщется парочка хвороб, которыми меня наградили в Райских Садах. — Он улыбнулся, стараясь разрядить обстановку хоть немного. Однако и сам не почувствовал облегчения.

Идель не улыбнулась. Она напряженно взглядывалась в лицо отца, словно сомневаясь, стоит ли озвучивать то, что вертелось в уме. Мужчина не отводил взгляда, и Рейберту, наблюдавшему со стороны, показалось, что каждый из лордов Греймхау хочет что-то сказать. Что-то еще, что-то важное, что-то, чего, наверное, не скажет никогда. Вроде: «Как ты себя чувствуешь?» или «Позаботься о себе».

— Ты все-таки выходишь завтра, Теоданис? — спросила леди.

— Да. — Теоданис поднялся. — И мне надо проверить готовность к выходу. Можешь остаться здесь ненадолго, если хочешь. — Он движением головы указал на Рейберта. — Побереги его шкуру, ладно? Я итак едва не содрал ее, чтобы заставить помогать мне.

Если бы Идель оглянулась на верного помощника, то увидела бы, как по его лицу проскользнула усмешка понимания. Но вместо этого Идель только качнула головой и с ноткой дерзости в голосе заметила:

— Будь ситуация обратной, и заставь я Алатира помогать мне, вы бы даже не посягнули на его шкуру, милорд.

— Разумеется. — Теоданис обошел стол и расправил плечи, невзирая на то, что Идель не обернулась ему вслед. — Ведь после моей смерти Алатир, как и все в Греймхау, останется с тобой, и ты сможешь решить, как быть с его шкурой сама. Как ты заметила, я не люблю делать твою работу.

Теоданис вышел вместе с Алатиром — тот кивнул на прощание Идель, — и, вопреки ожиданиям, Рейберт не попытался примоститься к ним и удрать вместе. Вместо этого он дождался, когда закроется дверь и, поймав взгляд Идель, подошел к ней. Она так и стояла, не двинувшись и прижимаясь бедрами к столу. Рейберт остановился чуть ближе, чем полагалось подданному и подчиненному.

— Мне следует извиниться, миледи. — Рейберт не улыбался, но его голос и взгляд выражали столько тепла и человечности, что хватило бы на три дюжины Теоданисов разом.

Идель несколько раз качнула головой, дернула бровью и заметила:

— Но ведь ты не считаешь себя виноватым, что науськал моего отца собрать их?

— Нет. — Блондин был участлив, но одновременно и непреклонен. — Вы сами просили повод, я его нашел. Я поступил правильно.

Губы Идель изогнулись нитью усмешки:

— Если однажды мне придется казнить тебя, я скажу то же самое.

Рейберт ничего не ответил — он медленно, точку за точкой ощупывал лицо женщины, статус которой сейчас не сквозил в каждой ее черте или в позе, как бывало обычно. Руки и узкие запястья Идель казались ломкими, как лед, и такими же холодными. Неестественно белые даже для нее. Рейберт вскарабкался взором до женского лица и подумал, что вся она истончилась, кожа местами стала прозрачной, как размоченная бумага. Сильнее выделялись на ее фоне темные круги под глазами, ярче проглядывалась голубая жилка, бьющаяся под левым глазом.

Рейберт невесело и почти незаметно хмыкнул. Он бы сказал, что сегодня Идель напоминает ему начало ноября.

— Вы отлично справились, миледи. С собранием.

— Брось. — Идель отвернула лицо, выражение на котором стало, наконец, более простым и свойским. Облизнулась и воззрилась на мужчину, стараясь больше не выглядеть слишком разбитой. — Они что-нибудь говорили? Пока ты шел с ними?

«Главы и мастера гильдий»

Рей приосанился, и, хотя и не отодвинулся, от этого движения дистанция между ними будто бы увеличилась.