— Лерран. Рада, что ты пришёл.

— Трудно не прийти, когда огненная птица грозится сжечь дотла замок, если я сейчас же, сию минуту, не брошу свои дела и не появлюсь в твоём пылающем сумраке.

— А ты испугался. — в её голосе насмешливое неверие.

Она не поворачивается, чтобы слышать только голос, не видеть, не поддаваться колдовскому огню этого человека.

Он подходит почти вплотную. Так близко, что его дыхание шевелит волосы на затылке.

— Нет. Разве это возможно? — ирония, ворчание дикой панты, готовой прыгнуть и убить, играя и шутя.

— Бесстрашен, говоришь? — дрожь начинается от затылка и волной проходит по телу.

— Не играй с огнём, Пирр. — кончики пальцев касаются хребта между лопатками. Нежно, еле-еле, но кажется, что четыре иглы вонзаются в спину и доходят до сердца. — Твои фейерверки способны напугать разве что чернь.

— Не дыми, Лерран, а то задохнёшься. — она делает неуловимый шаг в сторону и резко разворачивается, зачерпывая огонь в пригоршни и кидая его полукругом, в такт движения гибкого тела.

Пальцы скользят по всей спине, словно острые когти, но освобождают от властной печати. Огненный вихрь освещает полумрак до белизны. Её гость делает шаг назад: неторопливый, плавный, лёгкий. Она знает: это не отступление, а всего лишь тактический манёвр.

Он стоит на расстоянии вытянутой руки. Она задыхается, злясь, что каждый раз замирает, увидев его. Невысокий, но ладный. Широкие плечи, тонкая талия, узкие бёдра. Ноги, которым может позавидовать любая красавица. Он словно выточен из дерева: виртуозно, филигранно, продуманно, мастерски. Смуглое лицо, ровный нос, широкие брови; тёмные волосы чуть ниже шеи — прямые, густые, блестящие. Светло-серые глаза слишком контрастны, а потому притягательны втройне. Красив до боли. Красив до обморока, до желания упасть и умереть здесь же, у его идеальных ног.

Будь она почувствительнее, растаяла бы, как лёд, от жара костра. Но она не лёд, а огонь, поэтому может плавить сама, как и когда ей вздумается. Поэтому смотрит на его рот: красивые, но тонкие губы кривятся нехорошо, недобро, обезображивая идеальные черты почти совершенного божества.

Это улыбка — она знает. Настоящая, без желания понравиться или очаровать. Совсем не та, когда он улыбается мягко, обволакивая и беря в плен наивных дурочек, влюбляющихся в него с первого взгляда.

Таким, несовершенным, почти уродливо-отталкивающим, его не знает никто. Через секунду он овладеет собою и снова станет божественно чистым, но ей уже легко отвести глаза и не идти следом за каждым его взглядом, словом, жестом.

— Пиррия, ты отвратительна в своей слабости к дешёвым трюкам.

Она прикрывает глаза и следит за ним дерзко из-под ресниц.

— Но ты любуешься мною.

— Это ничего не меняет. Ближе к делу. Что стряслось на этот раз?

Она легко прошагала к узкому проёму, но не стала больше поворачиваться спиной. Уже небезопасно. Уже нет смысла дразнить. Прибила ладонями дымящуюся поверхность кожаного огнеупорного платья.

— Всё то же, Лерран. Когда?

— Когда придёт срок. — еле уловимое раздражение в голосе.

— Я хочу, чтобы ты уничтожил жалкого выродка. Унизил, растоптал, поставил на колени. Да так, чтоб все тяготы, выпавшие до этого на его век, показались ему счастьем.

Она чувствовала, что распаляется. Длинные волосы дыбились и потрескивали.

— Успокойся. Всему своё время. Осталось недолго. Через два месяца блуждающая буря вернётся. Я получу его земли, ты — его унижение, позор, растоптанную гордость — да что хочешь, огненная шараканна.

Она уловила искру любопытства в светлых глазах:

— Зачем, Пирр, тебе нужна его кровь? Не пойму. Вы же, кажется, росли вместе?..

— А зачем, Лерр, ты постепенно уничтожаешь его? — хлестнула она ответным вопросом.

— У меня тонкий расчёт. Почти ничего личного. Я хочу эти земли, его сумасшедших медан, парящий в облаках замок… Нравится дёргать за нити Обирайну и смотреть, что из этого получится.

— Интриги и игры, Лерран? — хотелось хлопать в ладоши и смеяться. — Неужели это увлекает настолько, что ты готов дразнить Обирайну годами?

— Я получаю желаемое. — он пожал плечами. — Остальное меня волнует мало. Любые плети, спутанные и завязанные узлами, приятнее распутывать волокно за волокном, чем рубить мечом, оставляя никому не нужные ошмётки. Надеюсь, ты поняла меня, Пирр? Я не буду махать мечом.

Она зажала пряди волос в кулаках. Ах, с каким наслаждением она хлестнула бы ими по холодному красивому лицу!

— Не надо, Пирр.

Да-да, она знает, что бесполезно и впустую: он не тот, кого можно ударить по лицу. Своим телом, мечом и другим оружием он владел не хуже, чем интригами.