– Так это ж бакалейщик – шельма! Где оно пуд-то, когда он полпуда присылал?!

– А вы ошибаться не можете? – с невинным видом подлил масла в огонь Белецкий.

– Да что вы такое говорите, Фридрих Карлович! Когда это я ошибался?! Вот я сейчас пойду и книгу-то мою принесу. Там все чин чинарем отмечено!

– Вы уж тогда по всему списку от бакалейщика проверьте, – подначил Белецкий, – и к вечеру ко мне в кабинет приходите с отчетом.

Напрочь позабыв про окна и цветы, старик-слуга поспешил поднимать свою бухгалтерию. Когда его сердитое кудахтанье о прохвосте-бакалейщике и неуместных сомнениях управляющего затихло за дверью, Белецкий спросил.

– Вы со мной о чем-то посоветоваться хотели, Дмитрий Николаевич?

Белецкий хоть формально и служил при Рудневе, на деле был его верным другом и соратником. Судьба свела их, когда Белецкому едва исполнилось шестнадцать, а Дмитрию Николаевичу было всего шесть лет, и с тех пор этим двоим пришлось вместе пройти через многие серьезные и жестокие испытания. Долгое время Белецкий был при юном Рудневе воспитателем и наставником, да и теперь ежедневно проводил с ним тренировки по разным видам единоборств от фехтования до рукопашного боя. Дмитрий Николаевич спортивных упражнений никогда не любил, но по многолетней устоявшейся привычке правил этих покорно придерживался.

Руднев задумался, как бы так спросить у Белецкого совета насчет ненавистного заказа, чтобы избежать неминуемых нотаций о неблагоразумии опрометчивых обещаний, и уж было принялся излагать свою проблему, как Белецкий, глянувший в окно, его перебил.

– Простите, Дмитрий Николаевич!.. К нам Анатолий Витальевич пожаловал, и, кажется, он чем-то озабочен.

Чиновник особых поручений Московского уголовного сыска надворный советник Анатолий Витальевич Терентьев был тем человеком, что некогда сыграл в судьбе Дмитрия Николаевича чрезвычайно важную роль. В силу обстоятельств – для Руднева печальных и роковых – Терентьев смог разглядеть в Дмитрии Николаевиче невероятный талант к криминальным расследованиям и привлек совсем еще молодого Руднева, только что окончившего с отличием юридический факультет Московского университета, к сотрудничеству с полицией. Уговорить Дмитрия Николаевича поступить на службу Терентьев, правда, так и не смог – Руднева останавливали соображения нравственно-этического характера – и вот уже десяток лет Дмитрий Николаевич был при Московском сыске частным консультантом, принимавшим участие в расследовании самых запутанных и жестоких преступлений.

Надворный советник вошел в гостиную, скупо поприветствовал друзей и устало опустился в кресло. Обычно бодрый и живой Терентьев выглядел вымотанным, понурым и унылым.

Белецкий повелел подать Анатолию Витальевичу холодной сельтерской воды.

– Вы бы, Белецкий, мне чего покрепче предложили, – хмуро буркнул сыщик.

Белецкий изумленно поднял бровь, молча удалился в буфетную и, вернувшись, поставил перед Терентьевым рюмку коньяка.

Надворный советник выпил коньяк залпом, однако мрачное выражение его лица нимало не изменилось.

– Что, так плохо? – спросил Дмитрий Николаевич, все это время безмолвно наблюдавший за сыщиком и убедившийся, что Анатолий Витальевич сам разговор начинать не намерен.

– Чудовищно! – угрюмо отозвался Терентьев. – Такого на моей памяти еще не было…

– Убийство? – впервые Дмитрию Николаевичу приходилось тянуть из сыщика разговор будто клещами.

– Ад кромешный… – ответил Анатолий Витальевич и снова замолчал.

Руднев ждал продолжения.

Надворный советник держал паузу не менее минуты, а после поднял на собеседника усталый взгляд и сказал:

– Дмитрий Николаевич, я хочу просить вас поехать со мной и взглянуть на это как есть.

– В каком смысле «как есть»? – осторожно уточнил Руднев.

– В том самом смысле… Так, как мы это обнаружили. Пока тела еще там.

Теперь молчал Дмитрий Николаевич, и Терентьев продолжил:

– Дмитрий Николаевич, я понимаю, о чем прошу вас, и знаю, чего вам это будет стоить! Но, друг мой, пожалуйста, мне нужно, чтобы вы это увидели своими глазами!

Анатолию Витальевичу случалось вовлекать Руднева в предприятия рисковые и опасные, но он ни разу до сего дня не посмел пригласить его на место преступления, пока оттуда не были убраны трупы. У Дмитрия Николаевича была некрофобия, и преодолеть свой панический страх мертвых он не мог ни усилием воли, коей ему было не занимать, ни привычкой к жестким реалиям криминального следствия.

– Почему нельзя обойтись фотографиями? – спросил Руднев.

Терентьев сделал нервный невнятный жест.

– Фотографиями всего не передать.

– Чего именно?

– Дмитрий Николаевич, мне кажется, что в этом кошмаре скрыт какой-то смысл. Я не знаю какой и даже не уверен, что этакое безумие в принципе может иметь смысл, но вы иной раз видите вещи под каким-то особым углом. Может, вы сможете и в этом что-то разглядеть. И тогда, глядишь, мы поймем, как найти того, кто это сделал.

Савелий Галактионович Савушкин, двадцати двух лет от роду, младший делопроизводитель, служил в чине кабинетского регистратора при московском сыскном управлении уже полгода и до сих пор никак не мог определиться в своем отношении к службе. С одной стороны, он, несомненно, гордился ей и чувствовал ее неоспоримую нужность и даже что героическую наполненность, но с другой – время от времени его начинало грызть сомнение, не ошибся ли он, выбрав столь тернистый путь. Ведь можно же было, как это сделали другие его сотоварищи по правоведческому училищу, пойти служить по судебному ведомству или, того лучше, секретарствовать при каком-нибудь адвокате.