– Там в конце сада есть дом, – шепнул Руднев. – Говорят, в нем сто лет назад Мочалов 5 жил. Похоже, она туда идет.

– Сейчас этот дом пустует, – заметил Белецкий. – В газетах писали, что его разобрать хотели, да какое-то там дамское общество любительниц театра в память о Мочалове не позволило.

Дорожка, по которой они продвигались, резко повернула, и женщина в платье Флоры перестала быть им видна за густыми зарослями чубушника и сирени. Руднев с Белецким прибавили шага, и тут спокойную тишину церковного сада разорвал испуганный женский крик.

Друзья кинулись бегом. Им хватило десяти секунд, чтобы обогнуть плотные кусты и снова оказаться на прямом участке дорожки в полусотню саженей, упиравшемся в крыльцо приземистого деревянного дома с четырехскатной крышей и покосившейся трубой.

Женщины на дорожке не было.

Друзья замерли, напряженно прислушиваясь и вглядываясь в темноту. Ни единого движения и ни единого шороха не нарушали ночной покой сада. Белецкий двинулся к зарослям в надежде обнаружить в них какую-нибудь тропу, но тут Дмитрий Николаевич тронул его за рукав и указал на дом.

– Там свет!

Присмотревшись, Белецкий тоже заметил, что в окнах пустого дома виделось едва различимое неровное свечение.

Друзья снова сорвались с места, но не успели они сделать и пары шагов, как в воздухе что-то зашипело, а потом по обеим сторонам дорожки с громким хлопком полыхнули ослепительные вспышки. Руднев с Белецким бросились на землю. Снова раздалось шипение, на этот раз гораздо более громкое, постепенно перерастающее в треск и вой. Сделалась совсем светло.

Сообразив первым, что происходит, Дмитрий Николаевич поднял голову и пихнул друга.

– Белецкий, это шутихи!

Он был прав. Вдоль дорожки стоял ряд горящих римских свечей.

Белецкий выдал замысловатую непереводимую немецкую тираду и вслед за Рудневым поднялся на ноги.

– Что здесь творится? – спросил он, отряхиваясь с брезгливостью попавшего под дождь кота.

– Кто-то над нами так оригинально шутит! – сердито отозвался Дмитрий Николаевич и направился к деревянному дому. – Уверен, псевдо-Флора нарочно нас сюда заманила!.. Мне начинает надоедать этот балаган! Пифии! Предсказания! Теперь еще и фейерверки! Идем, Белецкий! Надеюсь, шутники там! Мне бы очень хотелось обозначить им степень своего восторга!

Когда они дошли до дома, сад снова окутали тишь и темнота. Эмоциональный накал, вызванный экстравагантным розыгрышем, у друзей спал, и к ним снова вернулись хладнокровие и осторожность.

Не доходя до строения двадцати шагов, они свернули в заросли и осторожно пробрались к тускло светившемуся окну.

Подав Дмитрию Николаевичу знак оставаться на месте, Белецкий беззвучно скользнул вдоль стены, заглянул в окно и, переменившись в лице, отпрянул.

– Не подходите! – резко приказал он Рудневу.

– Что там? – спросил Дмитрий Николаевич, почувствовав, как дурное предчувствие медленно и муторно заползает в душу.

– Думаю, это «Снятие с Креста», – глухо ответил Белецкий.

Оставив Белецкого дежурить в церковном саду, Руднев поспешно вернулся в особняк Миндовского, чтобы задать его обитателям несколько вопросов и вызвать полицию.

Едва Дмитрий Николаевич позвонил, дверь распахнулась и, чуть не сбив Руднева с ног, на крыльцо выскочил господин Золотцев.

– Ах! Это вы! – воскликнул он, и изумление в его голосе смешалось с разочарованием и отчаянием.

– А вы кого ожидали? – спросил Дмитрий Николаевич, которого в этот момент экспрессивность фамильяра совсем не забавляла.

– Доктора, разумеется! – едва не срываясь на истерику и ломая руки, ответствовал Иннокентий Федорович.

– А что случилось? Кому требуется доктор?

Фамильяр ухватился за сердце, что вкупе с его бледной и перекошенной от волнения физиономией создало впечатление, что врач необходим именно ему.

– Их яснословию! – заголосил фамильяр.

Руднев втолкнул Золотцева в прихожую и сам вошел следом.

– Объясните толком, что случилось! – потребовал он, встряхнув фамильяра за отвороты пиджака. – Что с мадмуазель Флорой?

– Она не просыпается! – зарыдал Иннокентий Федорович. – Мы не можем ее разбудить!

– Ведите, – приказал Руднев и пихнул фамильяра к лестнице.

Золотцев опамятовался и помчался вверх, скача через две ступени.

– Это такое несчастье!.. Мы так напуганы!.. Как вы ушли, так она и не просыпается! Я не переживу, если с их яснословием что-нибудь случится! Не переживу! – тараторил он дрожащим голосом.