В общем, не фонтан, но за такие деньги — где лучше? Да и постепенно я всё отмыла-отчистила-подкрасила, переклеила обои, купила с рук шикарный торшер, и стало уже не так неприглядно. Вот только до института и до работы далеко ездить.

— Думай, думай, Эмилия, ищи подход, — наставляла Роза Яковлевна. — Нам бы не хотелось отправлять тебя в академ. С остальными-то предметами у тебя всё благополучно.

Как будто мне хотелось терять год! И как будто это зависело от меня! Этот всеми уважаемый и очень авторитетный профессор Каплунов, преподаватель теоретической лингвистики, похоже, намеренно доводит меня до нервного срыва — не желает ставить экзамен, и хоть ты убейся. Завалил меня на зимней сессии и до сих пор продолжает изводить. Длится эта эпопея с декабря и конца-края ей не видно. Старик почти каждую неделю приглашает меня на пересдачу, я являюсь к назначенному часу на кафедру, жду, когда он сподобится принять и… собственно, напрасно жду — всякий раз Каплунов топит меня, причём явно специально, и отправляет прочь, «подучить получше». А я его лекции уже наизусть по конспектам вызубрила. Ада Гришина, моя одногруппница — единственная, кто сдал у него экзамен на «отлично» — не знает и половины того, что уже выучила я. И тем не менее он не ставит мне даже тройку.

— Вы, Майер, пропустили одиннадцать моих лекций, — предъявил мне на экзамене Каплунов.

Так оно и было. Это всё злосчастные вторники. По вторникам лекцию по теории лингвистики ставили последней, четвёртой, парой, и там уж приходилось выбирать: то ли опаздывать на смену, то ли уходить с пары. На работе за опоздание штрафовали либо вообще увольняли — под настроение хозяина, поэтому пропуски казались меньшим злом. К тому же я добросовестно переписала конспекты всех пропущенных лекций у Ады Гришиной.

— Что вы мне суёте свою тетрадку, — сердился тогда Каплунов, поджимая тонкие губы. — Или вы считаете, что переписать у одногруппницы конспект — это то же самое, что и посетить мою лекцию?

— Но тут ведь то, что вы говорили на лекциях. И я не просто переписала, я всё это выучила. Я всё знаю.

— Вот как? — прищурился Каплунов. — Хорошо, проверим, так ли вы всё знаете.

Вот с тех пор и проверяет.

— С ним сложно, да, — соглашалась Роза Яковлевна. — Но ты всё же попробуй договориться, извинись за свои пропуски…

Извинялась я перед ним ещё в декабре, и в январе, и в феврале. А теперь он так вымотал мне нервы, что не извиняться, а убить его хотелось.

— Но он ведь не единственный, кто преподаёт теорию лингвистики. Можно я сдам кому-то другому?

— Да не сдашь ты никому, — Роза Яковлевна покачала головой, — Каплунов — завкафедрой, с его мнением считаются. Кто ж пойдёт против него? Об отчислении, конечно, речь пока не идёт, учитывая, что по остальным у тебя «отлично», но стипендии ты уже лишилась, так что смотри, решай проблему…

А как её решить-то? И что значит — договаривайся? Когда я и с нормальными-то людьми тяжело и неохотно иду на контакт… с некоторых пор.

— Может, ему нужна оплата натурой? — выдвинула версию Ада.

— Он же старый!

— Ну, знаешь, седина в бороду — бес в ребро.

Нет, если б Каплунов хотя бы намекнул на нечто подобное, я тотчас сообщила бы в деканат, я бы такую бучу подняла, и плевать мне на всеобщее к нему уважением, но старик никогда не позволял себе никаких намёков, даже отдалённных. Никогда не касался меня, даже ненароком, не поглядывал с подтекстом и не говорил ни о чём кроме, как о своём предмете, который уже в печёнках засел.

После деканата я снова встречалась с Каплуновым. Тот же холодный взгляд, те же поджатые узкие губы. Только посмотришь на него, и сразу иллюзий — ноль.

— Какова главная особенность соотношения характера реализации категории связности между макропропозициями в эксплицитных макроструктурах и между соответствующими им сегментами текста?

— Вы считаете, я на третьем курсе должна это знать? — не выдержала я.

— Я ничего не считаю. Это вы самоуверенно заявили, что хоть и не посещали мои лекции, всё выучили, всё знаете. А я просто желаю в этом убедиться.

В десятый раз повторять, что эти «выучила» и «знаю» относились исключительно к конспектам, а не ко всей долбанной теории лингвистики, смысла не имело. Он меня как будто не слышал.

— То есть экзамен вы никогда у меня не примете? — в лоб спросила я, потому что эта комедия надоела уже до тошноты. — Я могу сейчас пойти в деканат и взять академ, ну или забрать документы, так?

— Ваше дело, — пожал узкими острыми плечами Каплунов. — Я никогда не утверждал, что экзамен у вас не приму. Разве я такое говорил? Нет. Приму, если вы правильно ответите на мои вопросы.

И его не колышет, что на третьем курсе такие дебри никто не проходит.

— На ваши вопросы я никогда не отвечу. Я даже с трудом понимаю, о чём вообще речь.

— А вы почитайте Ван Дейка, Кинча, Гальперина…

Спорить с ним и дальше или, как советовала Роза Яковлевна, искать подходы и договариваться, у меня просто не было времени. Меньше, чем через час начиналась моя смена в ресторане. Так что я молча развернулась и ушла.

— Ну что? — в вестибюле меня поджидала Ада Гришина. — Поставил?