Они стояли в широком коридоре; слева от них была открытая дверь просторной столовой, а впереди холл, постоянно сужаясь, переходил в длинный темный коридор, который, по-видимому, вел наверх кухонной лестницы. Широкая лестница без ковра круто поднималась перед ними, повсюду погруженная в тени, за исключением единственного места примерно на полпути наверх, где лунный свет проникал через окно и падал на яркое пятно на досках. Этот луч света отбрасывал слабое сияние над и под ним, придавая предметам в пределах его досягаемости туманные очертания, которые были бесконечно более наводящими на размышления и призрачными, чем полная темнота. Отфильтрованный лунный свет, кажется, всегда рисует лица на фоне окружающего мрака, и когда Шортхаус вглядывался в колодец тьмы и думал о бесчисленных пустых комнатах и переходах в верхней части старого дома, он поймал себя на том, что снова тоскует по безопасности залитой лунным светом площади или уютной, светлой гостиной – комнате, которую они покинули час назад. Затем, осознав, что эти мысли опасны, он снова отбросил их и собрал всю свою энергию, чтобы сосредоточиться на настоящем.

– Тетя Джулия, – сказал он вслух строго, – теперь мы должны пройти по дому сверху донизу и произвести тщательный обыск.

Эхо его голоса медленно затихло по всему зданию, и в последовавшей напряженной тишине он повернулся, чтобы посмотреть на нее. В свете свечи он увидел, что ее лицо уже было мертвенно-бледным, но она на мгновение отпустила его руку и сказала шепотом, подойдя вплотную к нему:

– Я согласна. Мы должны быть уверены, что там никто не прячется. Это первое, что нужно сделать.

Она говорила с явным усилием, и он посмотрел на нее с восхищением.

– Ты чувствуешь себя вполне уверенной в себе? Еще не слишком поздно…

– Я думаю, да, – прошептала она, нервно переводя взгляд на тени позади. – Совершенно уверенна, только в одном…

– В чем? – спросил он.

– Ты никогда не должен оставлять меня одну ни на мгновение.

– Ты должна понимать, что любой звук или появление должны быть немедленно исследованы, потому что колебаться – значит признаваться в страхе. Это фатально.

– Согласна, – сказала она немного неуверенно после минутного колебания. – Я постараюсь.

Взявшись за руки, Шортхаус держал оплавленную свечу и трость, в то время как его тетя набросила на плечи плащ – фигуры совершенно комичные для всех, кроме самих себя, – они начали систематический поиск.

Крадучись, ступая на цыпочках и заслоняя свечу, чтобы она не выдала их присутствия через окна без ставен, они вошли сначала в большую столовую. Там не было видно ни единого предмета мебели. На них смотрели голые стены, уродливые каминные полки и пустые решетки. Они чувствовали, что все возмущено их вторжением, наблюдает за ними, так сказать, затуманенными глазами; шепот преследовал их; тени бесшумно мелькали справа и слева; казалось, что-то всегда у них за спиной, наблюдает, выжидая возможности причинить им вред. Возникало неизбежное ощущение, что действия, которые происходили, когда комната была пуста, были временно приостановлены до тех пор, пока они снова не окажутся в стороне. Весь темный интерьер старого здания, казалось, превратился в зловещее Присутствие, которое поднималось, предупреждая их воздержаться и не лезть не в свое дело; с каждым мгновением напряжение в нервах возрастало.

Из мрачной столовой они прошли через большие складные двери в нечто вроде библиотеки или курительной комнаты, одинаково погруженной в тишину, темноту и пыль; а оттуда они снова оказались в холле у верхней площадки задней лестницы.

Здесь перед ними открылся черный, как смоль, туннель в нижние области, и – надо признаться – они заколебались. Но только на минуту. Поскольку худшая часть ночи все еще была впереди, было важно отвернуться от ничего. Тетя Джулия споткнулась на верхней ступеньке темного спуска, плохо освещенного мерцающей свечой, и даже Шортхаус почувствовал, что, по крайней мере, половина решимости ушла у него из-под ног.

– Давай! – безапелляционно сказал он, и его голос понесся дальше и затерялся в темных, пустых пространствах внизу.

– Я иду, – пробормотала она, схватив его за руку с ненужной силой.

Слегка пошатываясь, они спустились по каменным ступеням, в лицо им ударил холодный, влажный воздух, спертый и дурно пахнущий. Кухня, в которую лестница вела по узкому коридору, была большой, с высоким потолком. Из нее открывалось несколько дверей – некоторые в шкафы с пустыми банками, все еще стоящими на полках, а другие в ужасные маленькие призрачные подсобки, каждая из которых была холоднее и менее привлекательной, чем предыдущая. Черные жуки сновали по полу, и однажды, когда они ударились о стол, стоящий в углу, что-то размером с кошку стремительно спрыгнуло вниз и убежало, пробежав по каменному полу в темноту. Повсюду чувствовалась недавняя оккупация, создавалось впечатление печали и уныния.

Покинув главную кухню, они направились в судомойню. Дверь была приоткрыта, и когда они распахнули ее на всю ширину, тетя Джулия издала пронзительный крик, который тут же попыталась заглушить, зажав рот рукой. Секунду Шортхаус стоял как вкопанный, переводя дыхание. Он чувствовал себя так, словно его позвоночник внезапно стал пустым и кто-то наполнил его частицами льда.

Лицом к ним, прямо на их пути между дверными косяками, стояла фигура женщины. У нее были растрепанные волосы и дико вытаращенные глаза, а лицо было испуганным и белым как смерть.

Она стояла неподвижно в течение одной секунды. Затем свеча замерцала, и она исчезла – исчезла окончательно – и за дверью не было ничего, кроме пустой темноты.

– Только мерзкий прыгающий огонек свечи, – быстро сказал он голосом, который звучал как чей-то другой и был лишь наполовину под контролем. – Да ладно тебе, тетя. Там ничего нет.

Он потащил ее вперед. С топотом ног и видимостью большой смелости они двинулись дальше, но кожа на его теле двигалась, как будто ее покрывали ползающие муравьи, и он знал по весу на своей руке, что он обеспечивал силу передвижения для двоих. Судомойка была холодной, голой и пустой; больше всего она походила на большую тюремную камеру. Они обошли ее, попробовали дверь во двор и окна, но обнаружили, что все они надежно заперты. Его тетя двигалась рядом с ним, как человек во сне. Ее глаза были плотно закрыты, и она, казалось, просто следовала за давлением его руки. Ее мужество повергло его в изумление. В то же время он заметил, что на ее лице произошла некая странная перемена, которая каким-то образом ускользнула от его способности анализировать.