Готовя завтрак, я тщательно вспоминал каждую ночь, проведенную в этой комнате, в надежде, что смогу каким-то образом связать неприязнь, которую я сейчас испытывал, с каким-нибудь неприятным инцидентом, произошедшим в ней. Но единственное, что я мог вспомнить, – это одну бурную ночь, когда я внезапно проснулся и услышал, как в коридоре так громко скрипят доски, что я был убежден, что в доме есть люди. Я был так уверен в этом, что спустился по лестнице с пистолетом в руке только для того, чтобы обнаружить, что двери и окна надежно заперты, а мыши и черные жуки единолично хозяйничают на полу. Этого, конечно, было недостаточно, чтобы объяснить силу моих чувств.

Утренние часы я проводил в постоянном чтении; и когда я прервался в середине дня, чтобы поплавать и позавтракать, я был очень удивлен, если не сказать встревожен, обнаружив, что моя неприязнь к комнате, если уж на то пошло, стала сильнее. Поднимаясь наверх за книгой, я испытывал сильнейшее отвращение к входу в комнату, и, находясь внутри, я все время испытывал неприятное чувство, которое было наполовину беспокойством, наполовину опасением. Результатом этого было то, что вместо чтения я провел вторую половину дня на воде, гребя на веслах и ловя рыбу, а когда вернулся домой около захода солнца, принес с собой полдюжины вкусных черных окуней на ужин и в кладовую.

Поскольку в то время сон был для меня очень важен, я решил, что если по возвращении мое отвращение к комнате будет таким же сильным, как и раньше, я перенесу свою кровать в гостиную и буду спать там. Я утверждал, что это ни в коем случае не было уступкой абсурдному и надуманному страху, а просто мерой предосторожности для обеспечения хорошего ночного сна. Неудачная ночь привела к тому, что я не читал на следующий день – я не был готов к этому.

Соответственно, я перенес свою кровать вниз, в угол гостиной, лицом к двери, и, более того, был необычайно рад, когда операция была завершена, и дверь спальни закрылась, наконец, за тенями, тишиной и странным страхом, которые разделяли с ними комнату.

Квакающий бой кухонных часов пробил восемь, когда я закончила мыть свою немногочисленную посуду и, закрыв за собой кухонную дверь, прошел в переднюю комнату. Все лампы были зажжены, и их отражатели, которые я отполировал в течение дня, заливали комнату ярким светом.

Снаружи ночь была тихой и теплой. Ни дуновения ветра; волны были безмолвны, деревья неподвижны, а тяжелые облака нависали над небесами, как гнетущий занавес. Темнота, казалось, сгустилась с необычной быстротой, и не осталось ни малейшего отблеска цвета, чтобы показать, где село солнце. В атмосфере присутствовала та зловещая и подавляющая тишина, которая так часто предшествует самым сильным штормам.

Я сел за книги с необычайно ясным умом, а в сердце – с приятным удовлетворением от сознания того, что в леднике лежат пять черных окуней и что завтра утром старый фермер принесет свежий хлеб и яйца. Вскоре я был поглощен своими книгами.

По мере того как тянулась ночь, тишина становилась все глубже. Даже бурундуки притихли, и доски пола и стен перестали скрипеть. Я упорно читал, пока из мрачных теней кухни не донесся хриплый звук часов, пробивших девять. Как громко звучали удары! Они были похожи на удары большого молота. Я закрыл одну книгу и открыл другую, чувствуя, что просто разогреваюсь к своей работе.

Это, однако, продолжалось недолго. Вскоре я обнаружил, что перечитываю одни и те же абзацы дважды, простые абзацы, которые не требуют таких усилий. Затем я заметил, что мой разум начал блуждать по другим вещам, и усилие вспомнить свои мысли становилось все труднее с каждым отступлением. Сосредоточиться на мгновение становилось все труднее. Вскоре я обнаружил, что перевернул две страницы вместо одной, и не заметил своей ошибки, пока не дошел до конца страницы. Это становилось серьезным. Каково было это тревожащее влияние? Это не могло быть физической усталостью. Напротив, мой разум был необычайно бдителен и находился в более восприимчивом состоянии, чем обычно. Я предпринял новую и решительную попытку читать, и на короткое время мне удалось полностью сосредоточиться на моем предмете. Но через несколько мгновений я снова обнаружил, что откидываюсь на спинку стула и бессмысленно смотрю в пространство.

Очевидно, что-то работало в моем подсознании. Было что-то, чем я пренебрег. Возможно, кухонная дверь и окна не были заперты. Соответственно, я пошел посмотреть и обнаружил, что они были! Возможно, печь требовала внимания. Я зашел посмотреть и обнаружил, что все в порядке! Я посмотрел на лампы, поднялся по лестнице в каждую спальню по очереди, а затем обошел дом и даже заглянул в ледник. Все было в порядке, все было на своих местах. И все же что-то было не так! Убежденность во мне становилась все сильнее и сильнее.

Когда я, наконец, снова сел за книги и попытался читать, я впервые почувствовал, что в комнате, казалось, становится холодно. И все же день был невыносимо теплым, и вечер не принес облегчения. Кроме того, шесть больших ламп выделяли достаточно тепла, чтобы приятно согреть комнату. Но холод, который, возможно, подкрался с озера, дал о себе знать в комнате и заставил меня встать, чтобы закрыть стеклянную дверь, ведущую на веранду.

На короткое мгновение я остановился, глядя на столб света, который падал из окон и освещал небольшое расстояние вдоль дорожки и на несколько футов в озеро.