Шрифт:
— Остановились. Разберемся с добычей — что у нас тут имеется...
Вокруг лежал поросший хвойными деревьями распадок — длинная узкая низменность меж двух гор. Это было укромное местечко, а учитывая пройденные за ночь версты — почти безопасное для каторжников. Мы-то в безопасности себя не чувствовали.
Под добычей рыжий бородач понимал не только наши пожитки, но и снятые с трупов подельников вещи, которыми они, в свою очередь, разжились на постоялом дворе и у убитых конвоиров. Совершенно запуганных и униженных Варанов оттеснили от раздела имущества и отправили собирать шишки и хворост для костра.
— У-у-у-у, нелюди... Смотрите, чтобы топливо было сухое! Нам не нужен тут сигнальный дым, это понятно? — этот каторжанин имел характерную особенность — фикса на зубе из нержавеющей стали.
Он харкнул наземь и растер плевок ногой.
— Я хочу себе его сапоги, — сказал Фикса, имея в виду мои сапоги, — У нас один размер.
И мои великолепные яловые сапоги отправились прямо к нему в руки. А точнее — на ноги. Смотреть было противно, как он вколачивает свои корявые ступни в голенища. А я столько времени тащил их на плече...
— Мы убьем их позже, масса, — прошептал мне на ухо Тес, — Я почти освободил руки.
Это было хорошей новостью. Фикса был занят сапогами, еще один — рябой— ковырялся в моих вещах, заинтересовавшись фотокамерой и пленками. Только бы не вскрывал контейнеры, только бы не засветил мне кадры!
Главарь подошел к нам, поигрывая револьвером.
— Давай, грязномордый, вставай. Выворачивай карманы. Как думаешь, зачем мы за вами явились? Потому что нам дороги эти недоноски? Ну, не-е-ет! Мы нашли у торгаша на постоялом дворе серебро и самоцвет... И твои родичи, — он махнул стволом в сторону Варанов, — Они сообщили, что такие штучки у тебя водятся в изобилии. Что вы там в своей Абиссинии используете их как детские игрушки. Давай, доставай свои богатства, и я, возможно, оставлю тебя в живых.
— Да, масса. Хорошо, масса. Не стреляйте, масса, я суну руку в карман и достану самоцветы...
Он ткнул меня локтем, на что-то намекая, так что я напружинил ноги, и присмотрел подходящих размеров камень на земле, который можно было бы ухватить, невзирая на связанные запястья, и использовать в бою.
— Держи, масса! — абиссинец действительно выгреб из кармана целую горсть камней и самородков, и резким движением освободившись от пут, швырнул их в лицо рыжебородому.
Один из камней — самый крупный опал — ударил его прямо в глаз, и каторжник рефлекторно ухватился за больное место, пропуская сдвоенный удар Теса — в пах и в горло.
Камень мне не понадобился — я, проклиная больные ребра, перекатился к выроненному револьверу и, кажется, за секунду опустошил барабан, выпустив две пули в пытавшегося обернуться с винтовкой наперевес рябого, и четыре — в так и не успевшего надеть второй сапог Фиксу.
В могучих руках абиссинца заканчивал дергаться рыжий каторжник, обмякнув. Тес поднял с земли лежащий среди других вещей топор и пошел, постепенно ускоряясь, в сторону Варанов, которые до этого бежали в нашу сторону, заслышав выстрелы, но теперь в испуге обратили тыл.
— Никогда нам не отмыться, масса! — крикнул, переходя на бег, Тесфайе.
Когда появились полицейские, я пытался стянуть с каторжника свой сапог.
IX ПОБЕГ ИЗ ДАГОНА
Тюрьма Дагона была под стать самому городу — закопченная, грязная, с грохочущими металлическими воротами, приземистая, сделанная как будто на скорую руку. Камера предварительного заключения представляла собой огороженный решеткой угол комнаты с двумя лавками вдоль стен и крошечным окошком. Дежурный полицейский меланхолично читал газету, сидя за письменным столом, из-за дверей слышалась ругань офицеров, которые решали, что с нами делать.
Их можно было понять: с одной стороны, мы убили несколько человек. С другой стороны — воспрепятствовали побегу опасных преступников, каторжников. С третьей — мы иностранцы. А убили граждан городов Колонии. Нужно разбираться!
И они разобрались. Из двери вырвался толстый расхристанный полицейский чин с красным лицом:
— Я не собираюсь их тут держать, Ричардс! Куда мне их сажать? Под стол к тебе? Камеры переполнены! — разорялся он, — В клетке их держать? А ну, как он на пол кучу наложит — глянь, какая образина! Признание они написали?
— Написали, — успевший вытянуться в струнку дежурный потянулся за бумагами.
Толстый офицер вперился в бумагу, прищурился, выпучил глаза, потом достал монокль, сунул его в глазницу и выгнул бровь. Он смотрел то на один лист, то на другой, а потом взорвался:
— Это что еще за чертовщина?! Что вы мне подсунули?! Как вы смеете!
— Не могу знать, сэр! Это они написали, сэр!
— Так... — офицер выпустил из легких воздух, надувая щеки, и подошел к решетке, постукивая себя по открытой ладони свернутыми в трубку листами, — Что это за каракули?