– Хильф мир!

Он не просил, хотя по-русски Hilf mir значит "помоги мне". Он напоминал о вымирающем от засушливого лета Поволжье, о смертельной тоске людей, еще год назад подмазывавших свои телеги сливочным маслом вместо колесной мази, которой не было.

Напоминать о себе не лучше, чем прямо просить.

Детские и юношеские годы не только "счастливая, счастливая невозвратимая пора детства", но и самая важная пора жизни, ибо она определяет всю дальнейшую жизнь человаека, все, что дано ему совершить.

Чтобы сродниться со своим веком, надо в нем и родиться.

Я родился в прошлом веке, в девятнадцатом веке, когда С. Т. Аксаков писал свои "Записки об уженьи рыбы".

Теперь, в середине двадцатого века, он должен был бы назвать свою книгу "Записки о рыбалке".

С удивительной верностью своему времени наш век выбирает и выдумывает слова, выражающие неуважение к тому, что они обозначают.

Утром встаю, одеваюсь, завтракаю, включив радио. Так, между делом, слушал чей-то военный рассказ и вдруг, как будто отсыревшая штукатурка упала с потолка на голову:

"Заплатанный, залатанный, вернулся он из госпиталя в свою часть..."

Будь я на каком-нибудь собрании, завопил бы:

– Товарищи редакторы, помилосердствуйте, ведь это не мешок с костями, ведь это воин, офицер, человек,наконец!..

10

Через несколько месяцев - 1 марта 1970 года - мне будет 80 лет. Воли к жизни я не утратил, работоспособность не потерял: две недели назад подписал к печати новую книгу мою в серии "ЖЗЛ" о Чаплыгине и вот возвращаюсь к воспоминаниям.

Сколько же можно...

Владимир Иванович Вернадский говорил, что, дожив до 80-ти лет, человек уже не вправе требовать от жизни большего. Он писал об этом на 81-м году, в годы войны, похоронив свою жену...

Мне всегда казалось, что в старости мы обязаны перед богом и людьми отчитаться в том, как мы жили, что делали и, главное, какой вывод сделали из пережитого, виденного и слышанного.

Иван Петрович Павлов говорил твердо: "В сущности, интересует нас в жизни только одно: наше психическое содержание"...

Самые прекрасные вымыслы надоедают. Потребность в истине влечет неодолимо - от первого дыхания до последнего вздоха.

Анатоль Франс написал однажды: "Я охотно удержал бы некоторых друзей от писания драм и эпопей, но никогда не стал бы удерживать того, кто задумал бы диктовать свои воспоминания"...

Людей пенсионного возраста следует выслушивать уже по одному тому, что они знают историю своего времени.

Мемуары - правдивые, честные, искренние - неоценимы, даже и тогда, когда в них записаны только цены на продукты или погода каждого дня. Все в свое время будет значительным, нужным и важным.

"Для того,, чтобы писать свои воспоминания,- говорит Герцен,- вовсе не надо быть ни великим мужем, ни знаменитым злодеем, ни известным артистом, ни государственным деятелем - для этого достаточно быть просто человеком, иметь что-нибудь для рассказа и не только хотеть, но и сколько-нибудь уметь рассказать. Всякая жизнь интересна: не личность, так среда, страна занимают, жизнь занимает. Человек любит заступать в чужое существование, любит касаться тончайших волокон чужого сердца и прислушиваться к его биению. Он сравнивает, он сверяет, он ищет себе подтверждений, сочувствия, оправдания..."

Сколько-нибудь умения рассказать - у меня было. Но я предпочитал писать драмы и эпопеи, повести и рассказы, а не воспоминания, предпочитая заступать в чужое существование, а не рассказывать о своем собственном.

Мы не выбираем наших профессий - само течение жизни направляет нас к ним. Эту формулу я вывел из своего и чужого опыта. Я не родился писателем, я им стал. Я не мечтал быть ученым, исследователем, тем более инженером, техником, химиком, изобретателем. Но вот всю вторую половину жизни пишу научные, хотя бы и художественные книги об изобретателях, инженерах, ученых.

О всем этом я уже рассказывал раньше. Остается добавить немного...

Двадцать лет - с 1938 по 1958 год - я пытался опубликовать, хотя бы частями, мои "Заметки к Павловскому учению о слове", продолжая в то же время работу над ними. Собранная мной переписка по этому поводу составляет четыре тома. О содержании их уже говорилось. В целом же они только подтверждают закон В. Д. Пекелиса, заслуживающий права носить его имя. Закон этот он сформулировал мне так: "Существует неписаный редакторский закон воздерживаться от публикации всего, что кажется сомнительным; сомнительным же мы считаем все, что до сего времени нигде не было опубликовано, никем не было разработано".