Я сжимаю кулак в земле и держусь изо всех сил.

Он потирает мое плечо, а потом встает, колени щелкают при этом.

— Ладно, дитя, я пойду. Что будет тут?

Я не сразу понимаю, что он говорит о новой грядке.

— Цветы, — шепчу я, а потом передумываю. — Нет. Я еще не знаю.

— Хорошо. Подумай о завтра, — говорит он и возвращается в дом.

Мой гнев угасает, я вытаскиваю ладонь из земли и встряхиваю ею. Немного земли отлетает на капусту, и я склоняюсь, чтобы стряхнуть ее, понимаю, что капуста куда больше, чем я думала. Если они так продолжат, будут готовы к Халоа.

Я поворачиваюсь к грядке и думаю, как ощущалось бы, если бы я залезла в нее.

5

ЭНТРОПИЯ

Я ожидаю, что не усну той ночью, так что ворую таблетку снотворного у Мерри, привезённого из США в прошлый раз, когда она была там, и пытаюсь отключиться, ведь они вернулись с протезиса.

Это не работает.

Стены нашего дома тонкие, и я слышу каждое их слово в ванной, пока они чистят зубы. Папа настаивает, что я должна пойти на похороны, потому что мне нужно закрыть это дело. Мерри не соглашается, говорит, что мне нужно время.

— Ей нужно не только время, — отвечает папа.

Я сажусь, прислушиваюсь.

— Например?

— Не знаю. Надлежащая помощь. Она злая в последнее время. Видела бы ты ее раньше. Злость исходила от нее волнами. Я почти ощущал ее.

— Ее парень ушел к ее лучшей подруге. Она имеет право злиться, — говорит Мерри.

Я ощущаю вспышку благодарности, которую папа стирает, говоря:

— Но это не Кори. Она всегда была такой спокойной. И теперь она кричит на людей по телефону и хлопает дверями.

— Она раз кричала по телефону, и она ждала ту сеть вечность. Они ее обманули. Если у них этого нет, они должны были вернуть ей деньги.

— Она не говорила так с людьми. И на прошлой неделе она сказала Кэлли Мартин отвалить, когда та спросила, как она справляется. Я все еще горюю от этого.

— Кэлли Мартин нужно отвалить. Она слишком приставучая, Крейг.

Я смеюсь в темноте, пропускаю ответ папы.

— Кори — подросток, — говорит Мерри, и хоть я люблю ее, я закатываю глаза, когда она добавляет. — Перепады настроения — часть процесса.

— Я просто… — мой папа делает паузу, и мое сердце странно вздрагивает. Я прижимаюсь ближе к стене, чтобы слышать его тихий голос. — Я переживаю, что, если она не возьмёт себя в руки, попадет в беду. Попадет в темное место, откуда не сможет вернуться.

— Ты перегибаешь. Она все еще Кори, ей не поменяли личность, она не стала вместо садоводства принимать наркотики. Она просто горюет, работает с проблемами. И смерть Бри не поможет ей исцелиться.

— Я знаю это. Но я не хочу, чтобы дошло до того, чтобы ей нужна была помощь, которую легко не получишь на Острове. Ты читаешь о детях и психологическом здоровье…

— Не думаю, что у Кори срыв. Но мы будем приглядывать за ней, ладно? Она в порядке. Она — хороший ребенок.

— Надеюсь.

Они все еще тихо спорят, когда закрывают дверь спальни.

Я ложусь, сжимаюсь на боку, желудок мутит. Я не думала, что у меня был срыв. Просто так я переживала последствия порванного и растоптанного сердца тем, кто не должен был никогда это делать. Так бывает, когда весь мир переворачивается.

Я ложусь на спину, опускаю ладони на живот и закрываю глаза, глубоко дышу, успокаиваясь, представляя лес. Что-то спокойное. Море или озеро…

Нет.

Потому что тогда я думаю о Бри, которая лежала в той же позе в гробу.

Интересно, как она выглядит. Люди всегда говорят, что мертвые выглядят спокойно, словно спят, но я ходила с Бри на протезис ее бабушки несколько лет назад, и миссис Давмуа не выглядела мирно или как во сне. Она выглядела мертвой, то, что делало ее собой, ушло. Она уже не была бабушкой Бри, просто пустая оболочка.

Я паникую, понимая, что не помню, как именно выглядела Бри живой, все мои картинки с ней в голове искажены образом Бри в озере.