Штиль, каким обычно балует себя море после шторма, собирался только завтра, и это тоже можно было считать везением. Ведь иначе измученным от скорбной работы людям пришлось бы налегать на вёсла.

Грид и Хольдер обессиленные рухнули на лавки, и лишь Трогги болтал как ни в чём не бывало. Его смирение выглядело больше спокойствием, накоплением силы, которую Трогги не тратил на угнетение души. Он просто не мог позволить себе горестных метаний духа. Трогги рассуждал о всяких отвлеченных вещах, передавая своё спокойствие и уверенность соратникам.

– Мы воспринимаем жизнь, – говорил он, – как букет своих привычек, из которого не хотим утратить ни одного, даже самого чахлого цветка. Мы привыкаем даже к плохому, а уж к хорошему мы так привязаны, что его потеря совершенно выводит нас из равновесия. Мы привыкли к тому, что жизнь удобна для нас, что она отстроена по понятным нам правилам. И вот всё рушится…

Хольдер хотел было заткнуть это словоизлияние, но посмотрел на Грида, и понял, что Трогги сейчас надо дать высказаться. Пусть проявит полезность их маленькой дружине через свою неуёмную мудрость. Грид ответил Хольдеру взглядом.

– Даже любовь стала привычкой, – умничал Трогги, не замечая взглядов старого и нового друга. – Сперва она как буря, как шторм, рвёт тебе сердце, бросает тебя на подвиги, а потом, когда души соединяются точно ветер и море, любовь становится привычкой. Ты привыкаешь к тому, что чья-то жизнь вписывается в твою, и ты не хочешь ничего менять. Вот если вспомнить нашу вельву…

Грид, услышав последние слова, сразу очнулся от усталости.

– Побереги силы на завтра, – перебил друга Хольдер, – грести придётся целый день.

– И то верно! – согласился Трогги, закутываясь в протёртую меховину.

Однако спать им пришлось недолго. Даны уверовали в то, что корабль под южным ветром возьмёт слишком далеко в сторону от морских проливов, и уйдёт на Гётланд – остров готов.

– Как они вообще ориентируются ночью, когда звёзды скрыты под тучами? – ворчал Грид, только пристроившийся к лавке.

– Восточное море хорошо понятно тем, чья жизнь проходит на корабле. Здесь потеряться трудно, – позёвывая ответил Трогги.

Они взяли тяжёлые вёсла, и каждый быстро оценил, чем отличается драккар от лёгкой скедии, такой как «Ворон».

В рваных облаках иногда появлялась луна, царапавшая сумрак серебряными лапами. Когда её свет равномерно падал на корабль, корабль превращался в призрак. Дубовые доски становились гладкими и точно натёртыми зельем болотных огней. Корабль тускло светился и все были зачарованы этим турмалиновым свечением. Его борта мерно раскачивались. Если смотреть на них, не отводя взгляда, казалось, что борта раздвигаются, и корабль растёт, становится шире, и почти превращается в Дракона. Скользкого и гладкого как рыба.

– Мы слишком взяли влево! – неожиданно крикнул Хольдер кому-то из данов на их языке. – Сейчас мы попадём в течение, и нас понесёт к берегу. А против течения мы не выгребем.

Даны ответили не сразу. Сперва они стали между собой обсуждать слова Хольдера, и на это ушло много времени. Грид заметил, что даже сильные гребки тяжёлыми вёслами больше не толкают корабль вперёд. Он словно застыл на месте.

– Что ты предлагаешь? – наконец спросил кто-то из рыжебородых.

– Надо быстрее набрать парус и отвернуть вправо. Мы возьмём полный ветер, и с хорошего хода вернёмся на прежний курс. Потом снова пойдём на вёслах.

– Зачем ты им помогаешь? – спросил Грид. – Нам-то какая польза от этого?

Хольдер вдруг подумал, что парень прав. Морские привычки заставили Хольдера забыть, что он теперь раб и, возможно, оставшуюся жизнь проведёт с клеймом раба на лбу или на щеке. Хотя даны не клеймили своих рабов. Так делали только франконы по примеру византийцев. Даже мысли о том, кто клеймил, и кто не клеймил рабов были сейчас противны Хольдеру. Он вздохнул и не нашёл, что ответить Гриду.

Весь следующий день они гребли. Море стало спокойным, как эль в глиняной кружке, корабль оставлял хороший след на воде, а это значило, что течение больше не мучило его ход. Ветер пропал, но даны не убирали обвислый парус, чтобы не тратить силы на вытягивание фалов. Их парус весил не меньше быка. Кстати, при ближайшем рассмотрении он оказался пепельного цвета. Грид подумал, что это какая-то пропитка ткани, которая издали выглядит иначе, и даже меняется при разном освещении.

Этот корабль напоминал призрак. Всё на нём выглядело неживым: и его парус, и дубовая обшивка, и даже гребцы на лавках с померкшей рыжиной.

Люди теряли силы разом, как по команде, и пока драккар стоял на неподвижной воде, спали прямо на деревянном настиле. Их крючило от холода, но никому не хватало сил даже чтобы расстелить меховину.

Так прошёл день. Трогги уже не развлекал спутников рассуждениями о жизни. Хольдер боялся, что его старый соратник прикроет глаза на коротком привале и уже не разомкнёт их. Трогги только кисло улыбался в ответ на это немое опасение, звучавшее у Хольдера во взгляде.