Буранушка торопился изо всех сил. Он как бы набрасывался на каждый сугроб, разбивая его своими мощными лапами. Лес был очень густой! Почти непроходимый! Я впервые видела такие дебри.

— Ага! Щас! — сплюнула я растрепавшиеся волосы. — Я что зря семь лет оттарабанила в музыкальной школе по классу скрипки? Чтобы какая-то ветка пыталась поиграть в офтальмолога?

— Это была хорошая попытка, — увернулась я, чувствуя, как ветка прошлась по моему лицу.

Каждая ветка пыталась проверить мое зрение и тут же сделать операцию по удалению «плохо разглядевшего ее» глазика.

— Ау! — кричала я, слыша, как мой голос уносит метель. — Ау! Ау!

Буранушка упорным трактором расчищал дорогу, пока я высматривала несчастную потеряшку.

— А здесь медведи водятся? — спросила я у Буранушки, когда мы миновали густой ельник.

— Водятся, но только друг с другом! С другим зверьем они не водятся! — послышался запыхавшийся голос Бурана.

— Сюда! — кричала легконогая волчица, вылетая из-за елок. Ее снежный хвост огибал могучие стволы древних елей.

Буранушка подналег, ворча на все лады. Я пыталась удержаться на медведе, вцепившись в его густую и жесткую шерсть.

Из-за густого ельника показалась полянка с огромной даже по меркам древнего леса елкой. Чириканье и стрекотание птиц стало громче. С ветки слетела сорока, пролетев прямо перед моим лицом.

Я прислушалась.

Раньше для меня это обычное чириканье. Так сказать, ничего не значащий фоновый шум. Но сейчас это были осмысленные фразы. Стайка воробьев сидела на сугробе. Стоило кому-то крикнуть: «Человек!», как это подхватывали другие птичьи голоса, сливаясь в один гомон.

— Человек!

— Чевовек! Чемонек!

— Чучубек! Чебучек! Черевек!

— Дровосек!

Мне показалось, что среди птичьих голосов я расслышала даже нечто отдаленно похожее на интимные пристрастия дровосека и любовь к чебурекам. В гомоне все слова сливались воедино, как вдруг все чей-то воробьино-истеричный голос заорал громко и отчетливо:

— Сме-е-е-ерть!!!

В этот момент воробьи притихли и вспорхнули с сугроба.

— Где?! — обалдела я, вертя головой. Воробьи тут же пересели на соседний сугроб.

— Рядом! Гадом! Садом! Каким садом! Что рядом! Градом!

Опять их крики слились в неразличимый гомон.

— Сме-е-ерть!!! — истерично заорал кто-то из них, как бы подытожив игру в испорченный телефон. Они снова вспорхнули и отлетели подальше.

— Идиоты! Идиоты! — перекрикивался кто-то из заснеженных ветвей.

— Ага, Ага! — соглашался уже другой птичий голос. — Угу! Угу!

Это казалось таким удивительным, что я на секунду заслушалась. Иногда я думала, плохо, что с птичками умеют общаться только героини мультиков. А вот сейчас понимаю, что у меня это тоже неплохо получается!

— Там она! — крикнула Метелица, ведя нас к огромной ели. Только сейчас я увидела сначала брошенную в снегу корзинку, а потом и саму потеряшку.

В заснеженном лесу возле огромной заснеженной ели стояла девушка. На ней был коричневый тулуп, валенки и еще один платок, обмотавший тулуп сверху.

— Ой, жарко у вас тут! Ну что ж! Посидела я, отогрелась! Благодарствую, братья-месяцы! — слышался ее голос. — Иначе бы в лесу совсем пропала! Вон какую вьюгу Карачун наслал! А у костра тепло!

Девица стояла ко мне спиной. Я видела только толстую растрёпанную косу.

— От костра такой жар идет! А меня мачеха за подснежниками послала и сказала, что без них не возвращаться! Где же я их зимой найду?

Никакого костра не было. Зато был заснеженный куст.

Девица медленно стаскивала с себя платок. Варежки уже валялись на снегу. Девушка протянула руки вперед, словно отогревая их. Вокруг нее стелилась поземка, завывала метель, осыпался снег с ели, зато на бледном лице с посиневшими губами была улыбка.

Девица уже опустила платок на снег.

— О! Неужели! Братец Март, ты это сделал? — удивилась она, стоя посреди вытоптанного сугроба. Она подняла голову, словно рассматривая ель. — Ну и жарко же! Видать Март теплым будет! Глядите! Снег тает! А под снегом… О! Подснежники!

Она хрипло рассмеялась, осматривая сугроб по сторонам. Стащив с себя шубу, девица принялась шарить по сугробу руками, словно что-то роет.

— О, сколько их тут! Подснежников! — обрадовался голос, пока я осторожно слезала с Бурана. — Ты погляди! Под каждым кустом! А какие красивые! Ой, спасибо вам, добрые месяцы!