— Ой, надарил же тебе Карачун подарков-то! — суетился дед, неся шубы в сани.

Видимо, мать, завидев морозы, быстрее деда в лес отправила! Дочку спасать!

Два ларца уже с трудом были поставлены рядом с хомяком.

Дед потянулся за третьим, как вдруг увидел меня.

— Чур меня! — закричал дед, во все глаза таращась на мою фигуру. Он выглядел перепуганным настолько, что впору было штаны менять. Забыв про последний ларец, дед пятился и смотрел на меня страшными глазами.

— Это он кого испугался? — спросил Буран. — Тебя, меня или ее? Меня вряд ли! Тебя тоже! Значит, ее!

— Спасибо, — гадко усмехнулась я. Нет, ну я же не страшная? Не топ модель, конечно, но я впервые вижу, чтобы от меня мужик по сугробам бежал!

— Это они снегурок боятся! Боятся, что снегурки мстить будут за жизни загубленные! — выдал Буран, пока дед стегал несчастную лошадь. — Их же Карачуну люди сами под елку сажали. Мол, вот тебе девица-красавица, нам не нужна, но как от сердце отрываем! А девке наказывали, чтобы она Карачуна всячески обхаживала да задобрить пыталась. Чтобы зимы не такие лютые были!

— Гони, ретивая! — крикнула я, видя, как у бедной лошади на морде читается: «Знала бы, куда едем и кого забирать будем, издохла бы заранее!»

Лошадка тем временем выпучила глаза. Мне показалось, что еще немного, и я буду принимать жеребенка!

Сани дернулись и тронулись. Они уезжали по сугробам, оставляя за собой колею.

Я выглянула, видя, что на повороте Марфушенька выпала. Просто выкатилась. Дед понял это спустя минуты две. Но далеко уехать не успел. Лошадь увязла в сугробах.

Он выбежал, затащил хомяка обратно в сани, накрыл шкурой и снова погнал лошадь.

Глава семнадцатая. А теперь все дружно позовем Снегурочку!

Сани исчезли, а я, вздохнув, побрела в сторону забытого ларца. Он, брошенный впопыхах, лежал в снегу.

— Интересно, что в нем? — спросила я, рассматривая узоры и отряхивая снег.

Я чувствовала себя древнегреческой Пандорой, решившей открыть таинственную шкатулку. Если из шкатулки Пандоры вылетело все зло, которое до этого было надежно спрятано, то из этого ларца вполне мог вылететь неплохой скандал «ты что, всем даришь украшения?» с последующим битьем сосулек!

Немудреный замочек щелкнул, а я открыла крышку.

— Кар-кар-кар! — опрокинула меня на сугроб стая черных воронов, вылетевшая из ларца.

Заглянув туда после воронов, я увидела, что на дне ларца все как бы… эм… богатству. И даже успокоилась. Значит, мои битые сосульки уехали в теплую избу.

— Пойдем к деревне! Там, небось, медку Настенька положила! — оживился Буран, пока я грузила на него тяжелый ларец. От посиделок под елкой осталась вмятина размером с хомяка и недоеденный, обледеневший бублик.

— В дрова мужчину превращает красота, — мурлыкала я, чувствуя себя радиоприемником на собственной волне.

Ну и намело же сугробов! Не проехать, не пройти! Мы с трудом пробрались к деревеньке. Занесенные со снежными крышами избы пускали серые дымки в небо. Буран сидел и ел мед, постанывая, как добежавший до туалета турист. Рядом чавкала и хрустела потрошками Метелица, улыбаясь счастливой и жуткой окровавленной улыбкой маньяка.

— Они хоть ее довезли? — вздохнула я, пробираясь по сугробам поближе. — Что это у них там за мероприятие? Народу собралось? Неужели хомяка недовезли?

Как вдруг в стороне что-то хрустнуло. Я повернулась и увидела… мужика. Он смотрел на меня во все глаза и протянул в мою сторону трясущуюся от мужского волнения руку.

— Постой… Красота! — прошептал мужик, а я осмотрелась. Это он мне? Точно? Я посмотрела на кровавую морду Метелицы, опускающуюся в «зарплату». Потом на увлеченную морду Бурана, длинным языком проверяющий, осталось ли что-то в горшке.

Мне искренне хотелось думать, что он просто любитель красивой природы.

— Постой, девица! Я не обижу… — как зачарованный произнес мужик, осторожно пробираясь ко мне по снегу. — Красавица… Я не обижу!

Во взгляде его читалось, что он с удовольствием заблудится со мной в лесу.

Я посмотрела на мужика, прикидывая, что по местным меркам он явно считался бы местным олигархом. Вместо тулупа из овечки у него был подбитый мехом плащ. Да и на одежде присутствовали украшения, что по нынешним меркам убогой деревеньки было в диковинку. Волосы на голове у него были курчавые, золотистые. И почему-то напомнили про милых собачек-ретриверов.

Он и сам напоминал мне ретривера, с собачьим взглядом и виляющего передним хвостом.