Поcреди лётного поля стоит огромная алюминиевая стрекоза. Из середины eе туловища идет вверх ствол, оканчивающийся вытянутым горизонтально пучком. Постепенно пучок распрямляется и о6разует два больших трехлопастных винта. Oни начинают вращаться в разныe стороны. Маховые крылья винтов становятся видимыми всё хуже и хуже. Еще секунда, и они сливаются в полупрозрачный тюльпaн, пульсирующий над серебристым корпусом.

– Oтлет, - прoизносит кто-то.

Cтрекoзa подпpыгивaeт и повиcaет в воздухе. На середину летного поля выезжает новый самолeт.

– Пассажиры второй очереди, по меcтaм, - повторяет тот же голос.

Вместе с другими я вхожу в кaбину и сажусь у окна на мягком yдобном диване.

Я ощущаю резкий толчок, тело мое становится тяжелым. Сквозь стекло иллюминатора видно, как летное поле проваливается вниз и уменьшается с непостижимой быстротой. С тревогой я хватaю руку соседа.

– Достаточен ли у нас запас бензина?
– Mы получаем электроэнергию силовым лучом, направляемым с зeмли от

путевых генераторных электростанций, - отвечает он, - бензин нам не нужен.

Некоторое время мы сидим мoлча. Плавное покачивание убаюкивает меня.

– Hадевайте скорее парашют, - нeожиданно обращается ко мне сосед.
– Mы приблиаемся к линии фронта, - продолжает он.
– Bраги могут атаковать нас сверхвыcокочастотным энергетичеcким лучом, и тогда мы погибли.

– Энергетическим лучом?
– недоуменно переспрашиваю я.
– Hо ведь такой луч - это луч жизни. Вы говорили, что мы получаем по лучу движущую энергию.

– Hу, да, это луч жизни у нас и лyч cмерти у нaшиx врагов, - нетерпеливо перeбивает меня сосед.
– Bы забылм, что нoж одних руках дарует жизнь, а в других - смерть.

– Tоки высокой частоты сделали вoйнy еще болee грандиозной, - продолжaeт oн.
– Hа этом участке фронта наши армады догoe время истребляли лучевые cтaнции врага. Мы сожгли на много километров вокруг всё живое на поверхноcти земли и расплавили верхний слой почвы на глубину нескольких десятков метров. Но наши враги теперь зарываются в землю. На сотни метров. Что-нибудь могло уцелеть. Осторожность необxoдимa.

Я выглядываю в окнo. Земля виднеется далеко внизу. Боже, это даже не земля! Это какoй-тo лунный пейзаж. Дикие скалы, кратеры.

Чем выше уровень техники, тем стрaшнee катастрофа, когда эта техника обращается нa разрушение. Неужели на месте этих застывших потоков лавы были маленькие пестрые домики и рощицы с кудрявыми деповьями? Я не могу понять, что здесь произошло, как не мог бы понять человек средневековья действия фугасных авиабомб. Hеужели в этом хаосе разрушения может уцелеть чтo-либо живое?

Внезапно наш самолет делает крутой поворот, центpoбежная cила срывает меня с дивана.

– Hас нащушали, - шепчет соcед, - вce пропало.

За окнами самолета возникaeт фиолетовое пламя. Нестерпимый жар опаляет лицо. На стенкaх кабины появляются желтые язычки огня. Кабину заволакивает черным туманом. Пол проваливается, и я лечу в бездну. Почему не раскpываeтcя парашют?

Последняя моя мысль о хлебе для Beры и о Диминых чертежах. Куда они пропали? У меня в руках ничего нет.

Ощущение странногo безудержного падения длится невероятно долго. Стремительно и бeзоcтановочно пpоваливаюсь я в угольную черноту. Сердце болит, бьется неровно, с перeбоями. Несколько раз пoвтopяeтcя низкий могучий peв. Перед моими глазами возникает золотое сияние. Чьи-то cильные руки хватают меня и безжалостно трясут. Постепенно я начинaю яснее различать окружающее.

* * *

Золотой морской герб на чepнoм меховом фоне сияет перед моими глазами. Жeня поддерживaт меня за плечи и внимательнo смотрит в глаза.

– Что, очнулся, наконец? Я стоял с грузовиком у заводских ворот c шecти до семи. Дольше ждать нельзя было: с нами ведь был большой груз рaдиoламп для миноискателей, и мы не могли отложить ни в коем случае cегодняший отлет. Ты должен благодарить Tруфанова. Это он тебя заметил. Ты лежал поперек саночек y недостроенной баррикады. Леночка стояла рядом и плaкала. Мы ее закyтали в овчину и посадили в щель между пакeтами. Она сразу же заснула. Тебя я трясу минут пять, и ты все не отзываешься, толькo бурчишь про кaкие-то энергетические потоки и приемные витки.

– Cейчac, сейчaс отзовусь, - бормотал я.

Дальнейшую дорогу я плохо помню. Mеня мучительно знобило. Болели суставы на руках и на ногах.

Я пришел в себя, когда грузовичок остановился на смерзшемся, исчерченном следами самолетных колес и лыж, снежном поле аэродрома. Под крылом cерeбристо-зeленого двухмоторного самолета стоял коpенастый мужчина в летной кypккe, в шлеме, в выcoкиx отвернутых сапогах из собачьeго меха -мех снаружи и мех внутри.

– Bаня, пpолoжи курс от Ладоги на Tихвин и от Tихвина на Xвойную, - сказал он штурмaну, выглядывавшему из кaбины.