– Ну и что? – спросил слушавший рассуждения Африка. – К людям какое это имеет отношение?

– К тебе точно не имеет, ты как был задуман круглым, так и в жизни – круглый… а вообще, если с человеком провести аналогию, то это уникальный контур, контур откровенности…

– Честности, – вставил Аркадий.

– Честности, – согласился Николаич, – где задумка Бога о человеке, как о своём подобии, совпадает с его настоящим обликом. Редкая линия, ведь человек либо возомнит о себе невесть что великое – Бог ему не то что не отец, даже в младшие братья не годится, – либо свинья свиньёй.

Африка многозначительно кашлянул.

– А для Земли что это значит?

– Как что? Это единственная на поверхности земли линия, совпадающая с её собственным идеалом, всё остальное или болтается в воздусях, либо погребено в недрах. Понимаешь?

– То есть по 52-му градусу реальное встречается с идеальным? Тело планеты со своей душой? Физика с духом? Она тут сама с собой честная! – Семён ликовал. – Ты представляешь, какая тут сочная, чистая энергетика? Это… это… – слов ему не хватало, на глубоком восторженном вздохе сделал паузу, – это такое место на земном теле… – встал и заходил вокруг ондулятора, не иначе собрался снова бежать в библиотеку, к картам.

– Вроде эрогенной зоны? – воткнулся вопросом Африка. – Конечно, не в Антарктиде же ей быть… хоть в Антарктиде-то сподручней, – и сделал характерное движение ладошкой снизу вверх.

– Нет, вроде боковой линии у рыб, – вставил своё Аркадий, – чувствовалка такая проходит по чешуе. Точно! Линия такая срединная, – и провёл рукой от головы до хвоста воображаемой рыбы.

– Эва! – тут же подключился и Виночерпий. – Выходит, Менделеев лоханулся! Душа, оказывается, с телом на 52-м градусе встречается, а не на 40-м. И мы тоже хороши, до семидесяти гоним, а истина-то вот где: не просто в вине, не в менделеевских гидратах, а в 52-м градусе! Всё, отныне гоним до пятидесяти двух!

Семён этих рассуждений уже не слушал: ходил как сомнамбула, что-то про себя соображая, потом опять оседлал мотоцикл – озарило.

– Хлеба привези! – только и успел крикнуть ему вслед Африка. – Наливай, Винч, помянем очередную трудовую вахту…

Капитан к отсутствию Семёна отнесся спокойно: откуда-то шла подсказка, что, в отличие от всех остальных, тот защищён берегом и вдали от него, есть в Дединово у берега полпред, берегиня…

Вернувшись через несколько часов, Семён попал в самый разгар филогеофизических дебатов. Аркадий уже не отнимал ладонь от груди, видно было, что непросто ему противостоять команде скептиков.

– Сеня… наконец-то, хоть ты за меня будешь. Эти балбесы, оказывается, не то что великую мортву не знают, они и про русскую Ямуну не слышали, хотя я им уже рассказывал!

Семёна и самого распирало от открытий, но любопытство – что там ещё разглядел в воде Аркадий – взяло верх.

– Почему Ямуна русская? И что в ней русского по смыслу? – возобновил прерванное нападение Африка.

– Да это просто «ямина». Широкое и глубокое русло, мы же говорим про широкую и глубокую яму: «ямина». Вот она и Ямуна.

– Ты же вчера по-другому врал! Дочь бога, акаши-акакаши… А теперь всё от ямины!

– Ничего я не врал, я по-честности!

– Так что сначала было: Ямуна или ямина?

– Обе они от отца, бога Ямы.

– Сёстры? И ещё брат Ямал, – захохотал Африка.

– Дурак-дурак, а понимаешь.

– Ладно. А Ганга откуда взялась? Что в ней русского?

– Ганга вообще самое русское из всех слов. Во-первых, Ганга и Волга наполовину тождественны, и через эту-то половину вход в разгадку. Га – это же дорога, путь. Но-га, доро-га, теле-га… кстати, ихний «дилижанс» – это плохо произнесённое теле-га: крупное животное, бык, вол, лошадь, телец, словом, сопряжённый с продвижением по пути, по «га».

– Так что, Вол-га – это водная дорога? Мокрый, волглый путь?

– Не всё так просто. Волгу как ещё раньше называли?

– Итиль.

– Это тюрки, и совсем недавно, одновременно и даже после Волги. А раньше? Раньше имя ей было Ра. И в «Ригведе» мифическая река древних ариев, по которой они шли с севера на юг, называлась «Раса», то есть Русь, и жили мы на Руси, потому и говорим «на», а не «в». Все искусственные народы живут в Польше, в Германии, в Англии – в клетках, а мы, кондовые, – на Руси, на реке, на воле.