Спокойно и немного печально.

Вот ведь! Все же ты великий психолог, Гарон, подумала я, отвернувшись. Его слова одновременно растекались золотистым светом внутри («Ради… меня…») и вызывали некоторое возмущение. Странное несочетаемое сочетание чувств…

Я ведь понимала, что у него все рассчитано с психологической точки зрения. Конечно, это был экспромт над бездной. Но экспромт, в котором мгновенно рассчитаны каждый жест и каждое слово.

…Охмурил, видите ли, радугой. Заодно продемонстрировал свои возможности. Ведь если он одним пальцем раздвигает тучи, то наверняка и всякая боевая магия ему подвластна. Показал, мол, я хороший охранник.

Наговорил много интересного и логичного. Однако не сказал правды! На вопрос так и не ответил. Однако это не только возмущало, но и вызывало понимание. Я ведь понимаю, как это, когда просто не можешь чего-то сказать.

И попросил так, что отказаться… я даже не знаю, кто смог бы это сделать!

«Явно не я, — усмехнулась про себя. — Как я откажусь, если он просит остаться «ради него». Не в том смысле, конечно, в котором хотелось бы. Но все же. Ради него. Ради Гарона. Ради вот этого сильного, жесткого, грустного, интересного, загадочного, хитрого и умного… просто волшебного мужчины!»

К тому же минуты с Гароном — над обрывом, с видом на горы, над которыми так и не желала таять великолепная радуга — сделали нас как-то ближе. Я немного прикоснулась к его загадочной душе. Призрачно, нечетко, но все же… В тот момент, когда он показал мне радугу. И в тот миг, когда попросил меня.

Вернее, это он позволил мне прикоснуться — чтобы уговорить меня, разумеется (еще один хитрый психологический ход).

Но я поведусь на это. Потому что не могу иначе. Ведь кроме своей силы он сейчас показал мне и свою слабость. Что у него есть какие-то тайные важные желания, нечто очень важное для него. То, что он хочет обрести или не желает потерять.

— Ведь наверняка ты сталкивалась с подобным. Лгать не хочется, потому что слишком уважаешь оппонента. Но и сказать правду прямо сейчас не можешь. Потому что это испортит все, — добил меня Гарон.

— Ладно, магистр декан! — развернулась к нему. — Остаюсь. Но если со мной что-то случится… Если тебя не окажется рядом в нужный момент… Имей в виду: у тебя на руках останется две птицы! Причем одна из них говорящая, вредная, боевая и из другого мира!

— К-р-ра-сота! — раздалось над головой.

И вышеуказанная птица приземлилась мне на плечо.

— Спасибо, — очень искренне ответил Гарон, глядя на меня сверху вниз. — Правда, уверен, если я не смогу защитить тебя, то умру первым. С птичками будет возиться уже кто-нибудь другой.

При этом он был совершенно серьезен, и на какую-то долю секунды холодные мурашки опять зашевелились у меня на спине.

***

Практика в Серебристой роще была великолепна!

Учебная база располагалась в уютной долине между двумя горными хребтами. Территория не была никак огорожена, но понять, где проходят границы, не составляло труда. Ведь это было единственное облагороженное человеком место в долине.

Вокруг простирались леса, а в них прятались болотца. Ручьи и реки стекали с гор, собирались в один мощный поток и превращались в речку Гануриашку, что бойко журчала прямо вдоль бревенчатых корпусов, в которых жили адепты и преподаватели.

Название «Серебристая роща», конечно, тоже было неспроста. Прямо на базе и вокруг рос удивительный лес из дерева майри. Прямые серебристые стволы, похожие на стволы сосен, устремлялись в небо, а где-то с середины начинались ветви, усеянные пушистыми длинными иголками (тоже похожими на сосновые, только южных пород сосны). И эти иголки сверкали, как настоящее серебро. Стоило выглянуть солнышку — и они блестели, как елочные игрушки, а в сердце радовалось, словно пришел какой-то большой праздник.

— Да будет тебе известно, любезная адептка, что у майри есть небольшое магическое свойство, — сообщил Баурель, когда я только вышла из «микроавтобуса» и изумленно разглядывала это почти новогоднее великолепие. — Они создают атмосферу радости. Особенно, когда нагреются на солнце или когда дует ветер.

— Может быть, какие-то эфирные масла выделяются и воздействуют на организм, любезный магистр Баурель? — переспросила я.

— Нет, таких веществ не было выделено, — отрицал мои научные предположения эльф. — Чистая энергетика, идущая из вещей души нашей рощи.

На следующий день после приезда мы завтракали в специально отведенном под столовую домике. Был здесь и свой повар, тоже, кстати, гном. Звали его Мориц, и он следил, чтобы мы все доедали, не хуже великолепной мадам Гарунды.

Милессу Гарон поселил в преподавательском корпусе. Парни разочарованно вздыхали и говорили, что декан вредничает:

«Ему-то ничего не нужно, а я, — это был нахальный Оли, — обязательно подкатил бы к ней!»

Питаться она вроде тоже должна была отдельно — с Гароном, Баурелем и начальником базы эльфом Драмориасом. Подозреваю, повар Мориц приносил им подносы с едой прямо в комнаты.