Он виртуозно научился ссаживать с себя людей: о забор или каверзными маневрами; и еще все жаловались на его невероятную кусачесть: крокодил, а не лошадь. Для жалоб были основания. Однажды он кинулся с разинутой пастью на мою маму, которая, приехав полюбоваться на это чудо, просто проходила мимо денника.

Впрочем, у нас с ним возникло некоторое подобие приязни. Может быть, потому, что я ничего особо от него не требовала, а некоторую ответственность чувствовала – именно я, так уж получилось, финансировала его выкуп «с мяса», хотя никогда не позиционировала своей лошадью. Меня он, кстати, ни разу не укусил. Вначале я училась уворачиваться, а потом в этом уже не было необходимости.

В конце концов я оказалась единственной, кто мог отбивать денник в присутствии жильца без опасений быть съеденным. Не сказать, что это как-то положительно сказывалось на лошади, потому что в результате привело к тому, что «дом» убирался только раз в неделю, когда я была на конюшне. Зато без риска для жизни.

Он был единственной лошадью, кроме Рыжулина, которая научилась узнавать меня по шагам и голосу, еще до появления в поле зрения, и реагировать громким требовательным ржанием.

Он, когда я свалилась прямо ему под ноги, исполнил скользящую остановку, только чтобы не наступить на мое бренное тело, хотя обычно подобная деликатность была ему чужда, и конь вполне мог, например, лечь поваляться, не обращая внимания на наличие человека на спине.

Именно с ним мы носились карьером по полям, без седла. Сейчас, вспоминая об этом, поражаюсь собственной безголовости, но тогда было весело. И возвращались всегда целые и невредимые. Удобный был, кстати, конь, до невозможности – как диван.

По моему настоянию ему, вечно ходившему с гривой «под ноль», перестали ее резать, и, отрастая и смешно заваливаясь на обе стороны, она придавала ему задиристый и хулиганский вид – под стать внутреннему содержанию, смеялись все.

Мы, наверное, перестали быть чужими друг другу. Чуть-чуть.

А потом я ушла с той конюшни. Так вышло. У меня была возможность забрать его с собой, но я этого не сделала – наверное, смалодушничала. Не факт, что у нас что-то получилось бы, и не было бы в моей жизни главной лошади, да вообще все сложилось бы по-другому. Как – этого я уже никогда не узнаю: все «может быть» остались за другим поворотом.

Помню последний день, когда я приехала забрать оставшиеся вещи. Я тогда задержалась на улице повозиться со щенятами, но стоило подать голос – из конюшни раздалось знакомое заливистое ржание. Я отнесла ему сахар – в последний раз. И ушла не оглядываясь.

Больше я его не видела. Пару раз слышала известия о нем, один раз мне даже прислали фотки. И все. Утешалась и успокаивала свою совесть мыслью, что он в конце концов попал в хорошие руки, и все у них будет хорошо. Знала, что его переименовали в Блэка, хотя он стал совсем белым.

Было бы неправдой сказать, что я потеряла связь с теми, кто мог бы пролить свет на его дальнейшую судьбу. Вовсе нет, стоит просто набрать номер – и, думаю, мне все расскажут. А может, у меня даже будет возможность его увидеть. Может быть…

Но я этого не делаю. И, наверное, не сделаю никогда.

Потому что не уверена, что я хочу знать.

Написав, что впервые познакомилась с лошадьми лишь на иппотерапии, я слегка слукавила. Первое знакомство состоялось в деревне, где мы купили дом.

Случилось это давно уже, 23 года назад. Лешке (моему племяннику и тогдашнему верному соратнику во всех подвигах) миновало 3 года.

Основную часть лета мы проводили в деревне и в один прекрасный день решили съездить в лес. На природу полюбоваться, воздухом подышать, а заодно скататься на дальнее лесное озеро, где жили лебеди. Полюбопытствовать, не вывелись ли у этих самых лебедей лебедята, а если вывелись – то полюбоваться на них. А потом навестить бывшую деревню Литавец – очень красивое место, располагающее к размышлениям о жизни, люблю его очень.

Съездить решили не на машине (ибо банально, да и вообще – надоело), а на гужевом транспорте – на лошадке, то бишь. Потому как экологично, колоритно и зело интересно. С тех пор мои "лошадиные" взгляды претерпели некоторую эволюцию, но тогда мне казалось, что лошадка в качестве транспортного средства – круто. Давняя история, сами понимаете.

Решено – сделано. Одолжили у лесничего лошадку с тележкой и с самого утра выехали. Втроем: я, мой папа и Лешка.

Озеро нас не разочаровало. Лебеди там были, и даже с лебедятами, по этой причине я быстренько скатилась с телеги и включила видеокамеру – чтобы столь милое моему сердцу зрелище непременно запечатлеть.

Диспозиция к тому времени нарисовалась следующая. Дорожка, на которой располагалась наша лошадка с тележкой, была извилистой и довольно узкой (как раз на тележку и хватило), с одной стороны партизанской тропы стояла непролазная чаща, а с другой – слегка заболоченное озеро, с достаточно крутым берегом.

В лесу полчищами шасталась разная кровососущая гнусь, и папа решил защитить от гадов лошадку, накрыв ее специально припасенным с этой целью покрывалом.

Ну и, значится, я вожусь с камерой, Лешка сидит в телеге, на скамеечке, а папа, слезши с телеги, достает покрывало. Это то, что я успела заметить прежде, чем повернулась к лебедям. Дальнейшие события развивались за моей спиной и крайне стремительно. Сзади что-то громыхнуло, раздался стук лошадиных копыт, выбивающих карьерную дробь, и вопль Лешки (нет, не так: ВОПЛЬ).