Семь пар глаз смотрели на меня с раздражением, с осуждением, с презрением даже ("Экий честолюбец! В капитаны лезет, туда же!"). Но я сказал... Помню, как нелепо зазвучал мой голос, со слезой, с каким-то надрывом, мне несвойственным:

– Ребята, вы правы. Рэй самый знающий, самый толковый, самый заслуженный, самый достойный, самый-самый... Но подождите минуточку, не торопитесь в спальни. Припомните: для чего мы в космосе? Кто послал нас и зачем? Обиженные Джэем послали нас, на свои пятаки снарядили ракету, кровью прикрыли старт. За что отдал жизнь наш товарищ Юэй, чего ради осталась вдовой с двумя близнецами Юя? Во имя чего были располосованы лучеметами докеры и монтажники, не допустившие к нам полицейских? Во имя того, чтобы улетели мы, достойные доверия, надежные, неспособные обмануть, чтобы летел Рэй - самый из нас достойный, прирожденный капитан, первый разоблачитель Джэя. Никто лучше Рэя не может вести корабль к победе... Но хочет ли Рэй победы?
– вот в чем проблема. Он говорит о соглашении, о нравственности, о порядке использования пещеры, о своем престиже, о праве быть капитаном, о своем ребенке и своей жене, но только не о победе. За наше здоровье, за наши жизни он согласен ответить, - за успех отвечать не берется. А что такое наши жизни в деле справедливости? Дороже жизни Юэя, что ли? Если восемь жизней выигрывают войну, это же дешевка, даровая победа. И я клянусь, - это звучит помпезно, но вы знаете, что я выполняю свои клятвы, - клянусь, что дал бы изжарить себя на медленном огне, если бы это помогло обогнать Джэя. И клянусь еще, поскольку самовольство процветает на этом корабле, что каждый раз, как только вы заснете, отвернетесь, зазеваетесь, я буду пробираться в рубку и ставить рычаг двигателя на 3 "g". Можете выламывать двери, можете запереть меня и даже убить, но тогда уж будьте честными. Радируйте домой на Йийит: "Справедливость" меняет название. Отныне мы - "Обманутые надежды". Намерены поделить пещеру с Джэем и в личных усадьбах разводить цветочки для собственных жен. Каждый заботится о себе!"

Я выпалил все это единым духом, потому что за долгие вечера сто раз обдумал свои доводы и подыскивал формулировки. У нападающего есть преимущество внезапности. Он знает, что намерен говорить и делать, он наступает, навязывает свой план битвы. Вынужденный обороняться, Рэй собирался с мыслями, постепенно понимая, что защищает бесславное дело. Остальные молчали, но я видел в их глазах колебание, а не осуждение. Только Джэтта надула губки с презрительным высокомерием. Она ничего не поняла, ничего не слышала и не хотела слышать. Для нее я был гнусный раб, бунтующий против господина, мои слова не имели смысла.

Я продолжал, воспользовавшись молчанием:

– Ребята, мы устали, мы при последнем издыхании, наших человеческих сил не хватает. Но есть выход: гипотермический сон. Шесть ванн готовы, только включай охлаждение. Автоматика еще не отработана, правда. Но все равно двое останутся дежурными, кто покрепче, пожилистее.

– А ты гарантируешь, что мы выйдем из сна благополучно?
– спросил Сэй женатый.

– Когда ты отчаливал в космос, кто гарантировал тебе благополучное возвращение?
– ответил я.

Молчание.

– Думайте, ребята, думайте. Чем мы занимаемся? Себя бережем или обгоняем Джэя?

И Гэтта, изменница Гэтта, считавшая меня бессердечным, черствым сухарем, первая сказала со вздохом:

– Гэй прав. Будем гипотермироваться. Я согласна.

– Я тоже, - присоединился Пэй. Женившись, он перестал быть моим эхом, но стал эхом жены.

Сэй женатый сказал:

– Эх, была не была, риск благородное дело. Только дайте нам с Сэттой три дня отсрочки, чтобы проститься как следует.

А Сэй холостой, Сэй обойденный буркнул:

– По мне, хоть сейчас. Смертельно надоели вы мне со своими сварами и ухмылками. И будите меня попозже, прямо у ворот пещеры.

Тогда и Рэй выдохнул:

– Мы тоже, я и Джэтта.

Самолюбив он был. Понял, что рискует войти в историю в бесславной роли разумного и трезвого генерала, отстаивавшего капитуляцию.

– Ты подлец!
– взвизгнула Джэтта.
– Ты трус, обманщик, ты не мужчина. Я тебя ненавижу, презираю, ненавижу, ненавижу! Дурой была, что любила тебя, все отдала, всем пожертвовала. Могла быть женой Цэя, генеральшей, хозяйкой. Он бы меня защитил, не совал в гроб ради подонков-демагогов.

Удивляться Джэтте нет причин. Так ее воспитывали, с пеленок внушали, что мир состоит из хозяев и слуг. И Рэя она считала хозяином, владельцем космической яхты. "Хочу - дальше лечу, хочу - поворачиваю". Невесту догнал, выручил, спас - и конец приключениям. Вместе с верными преданными слугами любящие спешат домой.

И вдруг преданные предают сюзерена. Голос возвышают, требуют жертв. И господин уступает им почему-то. Слякоть, а не принц!

И оказалось в ракете только двое живых, а при них - шесть тел. Шесть ни живых и ни мертвых, бескровно-бледных, со стеариновыми лицами и синеватыми щеками, колыхающихся в насыщенном растворе, словно мертвые рыбы, не способные ни всплыть, ни утонуть.

Шесть колыхающихся и двое ползающих, перемещающихся, бессменные вахтеры: я и Пэй.

Пэй остался со мной, так получилось. Я-то предполагал взять в пару Сэя Большого, второго холостяка. Но Сэй считал себя и без того обиженным, обойденным, не желал жертвовать еще, взваливая добавочно тяжкое многолетнее дежурство.

– Пусть молодоженчики отрабатывают, - сказал он.

– Может, и правда тебе подежурить, Пэй?
– предложила Гэтта.
– Наверное, это нехорошо с моей стороны, но мне кажется, я так засну спокойно.

И Пэй согласился блюсти покой молодой жены. Допускаю, что и о своем спокойствии подумал. Побаивался, что, оставшись в одиночестве, я разбужу Гэтту... И кто там знает, не вспыхнут ли старые чувства, когда мы останемся с глазу на глаз.

Признаюсь честно, думал я о такой возможности.

Мечтал немножко, осуждая и стыдя себя. Не могу поручиться, нет у меня стопроцентной уверенности, что, оставшись один, я выдержал бы характер, не разбудил бы именно Гэтту. Когда очень хочется, мозг находит самые основательные доводы, убеждая себя, что желание допустимо, разумно, полезно, необходимо, даже остро необходимо, преступно было бы не выполнить его.