Шрифт:
Слава богу, что Елена не была Видящей и не замечала между ними особой разницы, постоянно считая его (на пальцах) одним и тем же моряком. Ещё более неистовым, чем прежде!
Ведь не очистившись в горниле раскаяния до конца от возможных корректировок своим прошлым-я актуальной для настоящего момента мифологии поведения, Ганеша изжил свою прежнюю (бесовскую) выпечку не до конца. И этот недо-конец торчал из-под тоги его духа, создавая на ней бугры рельефа местности, на которой местечковые войска его бесовской выпечки под командованием Банана ни в какую не желали покидать захваченный плацдарм, яростным скрежетом возражений заглушая голос разума. Тем более что каждый раз, как только Зевс твердо решал для себя бросить уже этот неблагодарный литературный труд, заставлявший его собирать материал в чужих объятиях, Ганеша тут же спрашивал его: «А вдруг, кто-то ещё не знает? Ты должен им помочь. Чтобы они не наступали уже на твои грабли.»
И опираясь на этот расклад, который был для него более приемлем, нежели несколько туманный и далекий от его чаяний постулат «о взаимотворчестве двух начал, основанный на принципе любви», о котором ему и пытались донести архангелы в труде Клизовского 1 , но перевернули разнос, споткнувшись о низкий порог его восприятия, Ганеша наивно считал (отворачиваясь и суеверно пятясь от них в догму своей бесовской выпечки), что и на таких позициях сможет удержать любую ситуацию под локоток ото всех её падений на асфальте. Из-за щелей, которые та держала под каблуком, заходясь от двойственности его натуры.
1
А. Клизовский, «Основы миропонимания новой эпохи».
Только и ожидая, когда же он уже там наиграется и наконец-то уже взлетит. Развернув над миром свои гигантские крылья самого совершеннейшего ангела, который только блуждал в этих краях.
Да и то – случайно.
Ну, хотя бы потому, что своими ярко-красными шторами, обоями с тёмно-красными розами и чёрно-красным ковром с восточными арабесками на полу снимаемая им студия сразу же Ганеше понравилась. Навевая ему воспоминания о той самой «красной комнате», которую Ганеша с первого же рейса постоянно пытался бессознательно воссоздать у себя в каюте. Чтобы и в рейсе чувствовать себя в ней, как дома. Ведь после того, как у него всё никак не получалось прыгнуть за борт, Ганеша наконец-то понял, что он, как постоянно вымирающий вид, записан заглавными буквами в «Красную книгу» Вечной Жизни. Предпочитая жить с тех пор в «Красном уголке». Чтобы это подчеркнуть! Хотя, заходившие к нему в гости моряки и находили его дом слегка «публичным». И всё искали, с усмешками, глазами красные фонари. Взахлёб махая воспоминаниями о «Розовых кварталах». И рассказывали ему свои забавные там (та-ра-рам!) истории. Так, что ему по долгу не удавалось их прогнать. Настолько сильно они проникались бодрившей его атмосферой.
Особенно – одну буфетчицу. Которую привлёк постоянно включенный им на полную громкость музыкальный центр и вечный «день открытых дверей». Сквозь проём которых и донёсся до неё, отражаясь по лестничным пролётам на третий этаж в надстройку, пока она мирно шла из кают-компании в душ, глубочайший вокал певицы Анни Муррей, включенный им, как всегда, «на всю катушку». Благо, что звучание его музыкального центра «Шарп» было просто божественным. Заставив её невольно замедлить шаг, прислушаться, найти в её зычном голосе нечто общее со своим музыкальным прошлым и пойти по этой трепетной «нити Ариадны» вниз. Безусловно, рискуя наткнуться в этом полутёмном лабиринте коридоров на какого-нибудь Минотавра.
Но увидев вместо него скромного Ганешу, расслабиться и, играючи постучав в и без того открытую дверь, с улыбкой напроситься в гости:
– Можно? Просто, дослушать песню.
Затем – альбом. И – расцвести душой!
А затем и другие, не менее прекрасные композиции, добытые им в Корее в музыкальных лавках.
И Ганеша, сидя рядом с ней, прекрасно её понимал. Даже глубже, чем она хотела.
Его самого. Ведь в море из-за постоянного давления сенсорного голода твоя психика постепенно становится буквально обнажена к прекрасному. Целиком и полностью! Готовая, в глубине твоей чуткой души, всем сердцем обнажиться перед любым, кто тебе таковым хотя бы просто покажется.
И только потом уже – и телом. Если до этого дойдёт (до этого дурашки).
Тут же получив от хозяина этого заведения – с ней беседы – бесплатный абонемент на его постоянное посещение.
– В качестве музы, разумеется.
– И не более того! – подхватила та.
Но неожиданно для самой себя, так завелась своими же рассказами о своих музыкальных похождениях по ресторанам, за которые тебе ещё и платят, а затем ещё и приплачивают, если ты соглашаешься снизойти со сцены – до одного из не самых простых смертных, чтобы забрать приготовленные им для тебя цветы и прочие знаки внимания на накрытой на столе поляне… Что тут же пожелала-ла-ла-ла завести (себе) хозяина. На высочайшую из вершин!
Который буквально отговаривал своих, столь же неожиданно зашедших к нему друзей, не покидать его:
– Ни в коем случае!
Выйдя с ними в туалет и в трёх словах обсудив сложившуюся у него на диване ситуацию. Поджав ноги. В ожидании того, пока их наконец-то уже оставят. Вдвоём.
Которая пошла после этого принять душ, вернулась и очень удивилась тому, что он их ещё не выгнал.
«Идиот! Я же сказала им всем, что иду в душ. Неужели – непонятно?» – лишь подумала она. Но решила для себя уже не сдаваться и сидеть там до посинения. Мол, не на ту нарвался!
Упрямо высиживая своё «золотое яйцо» несколько долгих дней в его каюте за красными шторами. Ровно до тех пор, пока её не покинут остальные матросы. Наконец-то оставив их между штор в спальном отсеке наедине. За столь же красными, но более плотными шторами из красного бархата. Бесконечно выслушивая то, как он добыл их ещё на складе во время работы грузчиком, когда он и его напарник Славик проникли в соседний склад, и каждый взял там то, что ему понравилось. С разрешения завскладом, разумеется! Которой было плевать на такие мелочи (которые нельзя было тут же продать). Особенно после того, как Ганешу однажды пригласили к завскладом на импровизированный в рабочей обстановке юбилей, и он тут же спросил, сколько той лет: