— Милорд? — скрадываемый далеким бас Франсуазо отвлек от кратких мыслей — Милорд, ваши мишени готовы.

Леонардо посмотрел на дальний край поляны — действительно готовы. Из срезанных ветвей навязаны неровные овалы, на овалы натянута истрепанная серая ткань, на ткани углем линии прямых крестов. Вверху крестов что-то вроде круга изображающего голову, даже есть две еле видимые точки обозначающие глаза. Для скорой руки и отсутствия нужного материала довольно неплохо. Леонардо прищурился, меряя взглядом расстояние, усилил голос до громкого выкрика:

— Сколько шагов? Шагов двадцать, Франсуазо?

— Ровно двадцать три до вашей светлости. Если желаете дальше, милорд, то…

— Нет, этого расстояния мне достаточно для стрельбы.

Франсуазо коротко поклонился и отошел в сторону от мишеней прячась за толстым телом одинокого дуба.

Пиллини одновременно с уходом Франсуазо наклонился к расстеленному на снегу куску кожи, поднял с него два револьвера из мастерских грандмейстера Грольта и подал их Леонардо рукоятями вперед.

Два револьвера работы грандмейстера Грольта. Простые слова, простак подмастерье, поднявшийся к почетному званию Грандмастер, к преклонению и подражанию его особе, к сонму учеников от наковальни сельской кузницы. Гений, мастер, повелитель металла!

О, это было волшебное оружие! Не громоздкий перебокс с пятью или шестью стволами, не кремниевый револьвер с подпружиненной каморой и даже не недавно изобретенный шпилечный и не самый новый, принятый на вооружение в Чистом году Ангелами и Дочерями, капсульный. Это прекрасное оружие скрывало в матовых каморах своего барабана еще одно гениальное изобретение мастера Грольта — цельные стальные патроны. Толстые цилиндрики с зауженным в «цветок» дульцем гильзы золотились самодовольно выступавшими с торца точками капсюля. Они бережно хранили в своих телах от влаги «жемчужные» гранулы пороха и злились на тупорылые куски свинца, запрессованные в них, неистово желая, как можно быстрее избавиться от инородного тела.

Изготовлялся каждый патрон почти вручную, как и сам револьвер, и стоил такой боеприпас, как и само оружие неимоверных сумм. Почти золотом по весу. Но оно, это оружие, того стоило. Даже если бы просили за него в два раза больше.

Оно стреляло ровно семь раз, оно имело монолитную рамку, оно самовзводилось механизмом двойного действия, не требуя взвода курка! Оно имело семь левосторонних нарезов в стволе и прекрасный точный бой. А как эти револьверы перезаряжались, как перезаряжались! О, это была просто поэтическая ода скорости перезарядки и удобству!

Раз — шомпол извлекается из оси барабана, проворачивается на держателе, в результате чего оказывается напротив каморы барабана. Два — откидывается вниз дверца, закрывающая правую сторону заднего торца барабана. Три — открывается донце гильзы расположенного в каморе патрона. Четыре — путем нажатия на торец головки шомпола выталкиваются горячие и дурманяще пахнувшие сгоревшим порохом цилиндрики. Четыре — звонко встают на пустое место их новые братья. Пять — сыто и довольно клацает дверца насытившегося патронами барабана вставая на свое место. Все, можно снова стрелять!

Леонардо выбрал левый револьвер. Откинул дверцу, провернул барабан, оглядывая округлости капсюлей на донце гильзы— в центре ли, не повреждены ли? Со звонким щелчком закрыл. Плавным движением быстро вскинул оружие на уровень глаз, совместил высокую мушку и целик на приподнимающейся планке на одной линии — все это тоже изобретение грандмейстера!

Дат-ц! Дат-ц! Дат-ц!

Грохот выстрелов разгоняет всю живность вокруг поляны. Рождает эхо и звенящую тишину в миллисекундных перерывах.

Широкий шаг лево, уход от белых, густых клубов дыма. Выбор следующей мишени. Еще три выстрела в мишень, что чуть выше других, последний выстрел в крайнюю. Ловкий проворот револьвера на пальце, рукоять опустошенного револьвера через мгновение смотрит в сторону Пиллини и тут же исчезает, а вместо нее тычется в раскрытую ладонь рукоять заряженного.

Дат-ц! Дат-ц-ц! Дат-ц-ц-ц!

Эхо выстрелов широко гуляет по лесу, блуждает между стволов деревьев, путается в голых ветвях кустов. Недовольно и голодно лязгает боек револьвера, нет больше для него пищи. Леонардо так же не глядя сует револьвер слуге:

— Перезаряди!

Шагает к мишеням чуть увязая в снегу, не отпуская взглядом куски ткани с лохматыми дырам.

Неплохо! Девять попаданий точно в неровный круг с точками-глазами. Три в центр воображаемой груди. А вот два попадания в пустой низ и вверх мишеней. Рука дрогнула, смазался выстрел. Но все равно, все равно неплохо!

— Франсуазо! Уголь!

— Я вас понял, милорд!

Леонардо возвращается с полпути к огневому рубежу, туго подтягивает шнуровку сапог, задирает воротник куртки, снимает шляпу, оставаясь с непокрытой головой. Туго обхватывает ремешками и затягивает раструбы перчаток — если снег и попадет, то немного. Бруно протягивает головной плат с уже готовым, только затянуть, узлом. Складки плата прихвачены грубыми стежками черной нити — работа рук мужчины, не легких пальчиков швеи. Ладони обхватывают рукояти револьверов. Вдох-выдох, вдох-выдох. Азарт внутри накипает жаркой волной. Волнующее и тревожное сомнение как на романтическом свидании — получиться сегодня улучшить результат или нет, будет ли к нему благосклонна госпожа Удача? Не напрасны ли долгие часы тренировок и не в пустоту ли им брошено полновесное золото флоринов?