Простолюдины, вероятно, полагали, что имеют основания для подобного возмутительного поведения. Им, видите ли, жаждалось мести за учиненный Мортусом разгром Форинга, в ходе которого большая часть здешних жителей рассталась с жизнью. Они, эти презренные червяки, возомнили себя вправе вершить правосудие, самим решать, кого карать, а кого миловать. И это бесило лора Мортуса сильнее всего. Чтобы чернь, да что-то решала — абсурд! Черни только дай волю, она такого нарешает. Вот в его владениях ничего такого никогда не случалось. Чуть какой раб выказывал косвенные признаки неповиновения, как тут же его, голубчика, насаживали на кол. Одного на кол водрузишь, у всех остальных надолго пропадет охота возмущаться.

А тут что? Чернь бунтует, смуту сеет, и никакой реакции. Ни тебе массовых казней, ни репрессий, ни карательных рейдов. Бред какой-то! Разве так можно? Сегодня чернь просто под окнами орет, а завтра она, чего доброго, потребует у знати поделиться с нею властью. А там, страшно сказать, и до демократии недалеко. Не успеешь оглянуться, как эти мерзавцы уже выборы проведут.

— Одно слово — добряки! — проворчал Мортус, с ненавистью любуясь бушующей под окнами толпой. Он бы, возможно, сумел игнорировать этих ничтожных червей, если бы их крики не проникали в помещение. Мортус просил Ильнура поставить на окна магическую звукоизоляцию, но верховный паладин отказался сделать это. Нарочно отказался, садист этакий. А еще называет себя добреньким.

Отвернувшись от окна, Мортус покосился на своих соратников. Риана лежала на кровати с закрытыми глазами, и, по всем признакам, спала. Ей досталось больше всех прочих, и даже после медицинской помощи, оказанной ей целителями, ведьма все еще чувствовала себя неважно.

На другой кровати растянулся Трокус — почетный ветеран и бывший черный рыцарь. На нем все его раны зажили как на собаке. Старый вояка вновь был в своей прежней форме, хоть сейчас облачай в доспехи, сажай на коня и пускай в жаркую сечу. Как, собственно, и сам Мортус. При добряках лорд черного замка изображал из себя немощного инвалида — прихрамывал, постанывал, передвигался с трудом и постоянно корчил болезненные гримасы. Но все это был спектакль для отвода глаз. На самом деле Мортус полностью поправился. У него еще побаливало здесь и там, ныли сломанные и вновь срощенные ребра, но на всю эту мелочь можно было смело закрыть глаза. Мортус был воином, он привык к ранам и боли. Они никогда его не останавливали.

Встретившись взглядом с Трокусом, Мортус жестом подозвал его к себе. Черный рыцарь медленно поднялся с кровати и подошел к своему господину.

Мортус заговорил чуть слышно, явно не желая того, чтобы его слова достигли ушей Рианы, которая хоть и делала вид, что крепко спала, но могла в этот момент и бодрствовать.

— Старина, пора нам и честь знать, — произнес Мортус.

Глаза Трокуса сверкнули, словно он только и ждал этого предложения.

— Когда? — прошептал он.

— Думаю, сегодня, — ответил Мортус.

Трокус выразительно покосился на Риану.

— Девчонка еще слаба, — заметил он. — Будет нам обузой.

На лице Мортуса заиграла недобрая улыбка.

— А с каких пор мы обременяем себя обузами? — спросил он весело.

Трокус понимающе ухмыльнулся и произнес:

— Я все сделаю тихо. Как стемнеет, придушу ее подушкой.

После секундного колебания Мортус отрицательно мотнул головой.

— Это лишнее, — сказал он. — Просто оставим ее здесь.

— Она может этому не обрадоваться, — заметил Трокус. — Вдруг поднимет тревогу, когда мы соберемся уйти.

— А мы примем меры, — вновь ухмыльнулся Мортус. — Мы ее чуть-чуть придушим, чтобы спалось крепче.

О побеге Мортус думал с той самой минуты, как оказался в Форинге. Формально они трое не были пленниками, их содержали не в темнице, а в резиденции рыцарского ордена. Но выделенные им апартаменты постоянно охранялись. Хоть Ильнур и не запер их троицу в камеру, но верховный паладин нисколько не доверял своим мутным гостям.

С той поры, как Мортус, связавшись с императором Дакросом, доложил ему о новой угрозе, вызревшей на просторах нейтральной полосы, никаких вестей из столицы не поступало. Дакрос не пытался выйти с ним на связь, и Мортус понял, что император не намерен действовать сообща с силами добра. Вероятно, тот придумал какой-то свой, хитрый и коварный, план. Из чего следовало, что им с Трокусом незачем задерживаться в Форинге. Нужно уносить отсюда ноги и возвращаться обратно в Кранг-дан.

Последние два дня Мортус тщательно продумывал план побега. Вначале он хотел дождаться полного выздоровления Рианы, но затем отказался от этого. Ведьма могла приходить в себя еще очень долго, а каждый лишний день в Форинге мог дорого обойтись Мортусу. Когда он возвратится в империю, Дакрос обязательно устроит ему допрос с пристрастием. Император отличался невероятной подозрительностью, во всех вокруг себя видел шпионов и заговорщиков. Придется приложить немалые усилия, чтобы убедить Дакроса в том, что его, Мортуса, не завербовали силы добра, пока он гостил у них. И каждый лишний день, проведенный в Форинге, делал эту задачу все более и более сложной.

Вечером им доставили ужин. Кормили в плену неплохо, но без души. Солдаты, доставлявшие кушанья, вместо положенного пожелания приятного аппетита предлагали троице злодеев подавиться и сдохнуть в муках.

— И вам того же, ребятки, — проворчал им вслед Трокус.

Троица злодеев в молчании перекусила. Снаружи, меж тем, темнело. На городских стенах и улицах стали загораться многочисленные фонари. Главные ворота все еще были открыты. Их должны были запереть примерно через час.

Мортус умял свою порцию кушанья, запил его морковным соком, каковым приходилось давиться по причине невыдачи пленникам положенного винного довольствия, и решил, что пора действовать.