Как будто во сердце вогнуты пули: Четыре, и не могут рассыпаться в прах,

Ведь из золота, меди, беду се надули: Зависть, паника, ненависть, страх.

Осмотревшись — не вижу, того чего надо, Покуда застрял в этой жизни на век,

Колючие цепи, повсюду, ограда, Может выбраться? Нет, не смогу и вовек.

Кому интересно? И кто это слышит?

И кто прочтёт эти строки хоть раз?

С кем всё расставлю? Никого не колышит.

Не смерти, не жизни, но сердца рассказ.

И можно побольше поныть, и подумать:

За что, как же так, что я сделал, зачем.

Но смысл? Причина? Всё надо обдумать:

Уехать на месяц, иль насовсем?

Уехать, и мысли оставить, сказав им:

«Мешаете, будьте же здесь до конца»

«Исчезните, впредь не докучайте, И не обретите опять вы отца»

«Вы — монстры, коварны, вы можете сделать,

Существование подле гнилым, И что же с того, что всё это правда?

Мне знать обязательно?» — «Да, не иным»

Ну что же, ну ладно, присядьте со мною, Разлейте тоску по бокалам моим,

Разбейте мечты — се утопии, помню, Вы это сказали мне утром другим.

Так что не знаю, что лучше здесь будет, Но вы не отстанете, верно же? — «Да»

Что было то было, от меня не убудет, Но верно се сказано: Мысли — вода.

Что-то застыла сегодня надолго, Вода эта, и не могу я пройти.

Быть может конец это? Должен погибнуть? На кого вы останетесь, мысли мои?

Сказала, что ей понравилось.

****

3 октября 2019 года.

Четверг.

19:37.

Напряжение в отношениях нарастает. Вера не в шутку заикнулась про развод, наверное, ничего не осмыслив перед этим. Развод ей! Она совсем чоли? Я же люблю её, мразь такую. Я на кой столько терпел её? Столько добивался? Не знаю, что писать, силы терпеть всё это уже на исходе. Не разговариваем уже четвёртый день, за Аню страшно. Эта тупица даже не понимает, что разводом мы нанесём травму ребёнку, сделаем мир в её глазах ещё более жёстче, чем он есть на самом деле. Это и страшно. Не раздел имущества, не брачный контракт, а нанесения близким своим увечий на душе. Но этой всё по боку. Она только и интересуется, когда же квартиру ей отдадут, и сколько доли ей перепадёт. Второй день пью и даже начал курить. Иногда, правда, вкус сигарет и пойла мне совсем не нравится. Я думал, когда был молодым, что если в твоей жизни всё будет прекрасно, то они тебе никогда не понадобятся. И не нужно будет лишний раз погружать себя в мир невкусных «антидепрессантов». Но люблю её.

****

4 октября 2019 года.

Пятница.

22:25.

Ненавижу эту тварь! Пошла она на все четыре стороны! На кой ляд столько любви вкладывать в человека, если он всё равно пошлёт тебя по причине «мало зарабатываешь»? Не отдала даже Анечку, и не знаю, когда её увижу. Пытался приголубить её в последний момент, что-то во мне ёкнуло тогда, и я на секунду решил остаться, но она, видимо, не пожелала моих прикосновений на своём теле, так что я решительно развернулся и ушёл из этого дома. Анечка, не знаю как, но если я не вернусь, и ты будешь читать эти строки, то знай. Хоть я тебя и никогда не видел толком, я пропадал на заработках для твоего же будущего. Мне ничего не платили толком, сама понимаешь. Не знаю, что наговорит тебе ОНА, но я всегда любил тебя, я даже не сказал ЕЙ, что первое твоё слово было «Папа». Это самое лучшее, что я слышал за жизнь. Мы тебя очень любили и всегда будем любить, даже когда нас не будет. Мы это я, и Крон. И ВСЁ. Из дома я ушёл. Ближайшее время буду жить в деревенском доме в родной Верховке, я там знаю каждый сучок. Страшно правда, вымерла почти деревня ведь. Но я должен выдержать любые удары судьбы. Я — сильный. Я — воин.

****

«Что я несу?»

Павел отбросил в сторону бардачка дневник с шариковой ручкой, и поставив стакан с кофе на держатель, завёл автомобиль и отъехал на B-19 от придорожного кафе. Павел около часа назад проехал указатель «Верховск 40», значит скоро должен подъехать к нему, а там и до Верховки не далеко. Верховск был маленький провинциальный город с населением около 50000 человек, не представляющий из себя ничего необычного, наоборот, отличался особой безнадёгой и низким уровнем жизни по сравнению с другими населёнными пунктами округа. Его держала самая настоящая преступная шайка, работать было негде, да и уехать оттуда было трудно, а молодёжи почти и не было. Павел заезжал туда несколько раз, когда там ещё жил его дядя, но даже он, закалённый и когда-то сидевший в тюрьме в прошлом военный, не выдержал жизни там, да и перебрался в город получше. Спустя некоторое время, Павел всё-таки доехал до больно знакомого ему пейзажа. Заправка с мини-магазином слева, кладбище с могилами его родителей справа, и нескончаемый лес вперемешку с полями вокруг. Старый, загрязнённый, и уже почти свалившийся указатель гласил «Верховка» и около надписи виднелась длинная стрелка, показывающая налево.

Справа от заправки, через дорогу, которая вела на Верховку, прямо у B-19, располагалась другая деревушка — «Посадовка». Павел свернул с В-19 на старую, но не поменявшуюся для него дорожку. В округе повисла ночная тьма, и дальше носа ничего не было видно, лишь фары автомобиля давали возможность видеть хоть что-нибудь, свет на заправке постепенно отдалялся в зеркале заднего вида.

— А в городе в это время светло, гуляют все, а тут вон, как страшно, того гляди и утащит неведомое что-то из кустов — Павел бормотал себе под нос, и оглядываясь на Крона, истерично улыбался, но сразу же сменил покосившуюся улыбку на взволнованное лицо. Крон всё спал. Павел медленно пробирался по узкой дорожке. На улице было так тихо, что Павел слышал только своё дыхание и гул автомобильного двигателя. Он наблюдал за дорогой, и с трепетным страхом думал только об одном. Он до смерти боялся темноты, а тут придётся одному ночевать в полупустой деревне. Эта мысль не давала ему покоя. Павел проезжал дальше, объезжая старые ямы и колдобины, что расстилались дорожкой, словно давая понять, куда ты приехал. Ведь где ты ещё сыщешь такой старый асфальт в Богом забытом крае? Наконец, после того, как Павел проехал ещё пару сотен метров, минуя маленький мост, под которым протекала уже почти засохшая речка, впереди показался указатель «Верховка». Павел сразу же увидел у начала деревни горящий свет в доме, и это его успокоило, он даже вздохнул с облегчением. Ведь нужно быть просто роботом, или же непоколебимым и чёрствым со стальными нервами человеком, чтобы после 21:00 выходить на дикую территорию, которая разделяла Верховку и трассу В-19. Произойти в тех краях в общем то ничего и не могло со случайно забредшим путником, да только атмосфера там была страшнее некуда. Где тёмные сосновые джунгли, где поле, в котором не было видно конца, а где и вовсе непроходимые чащи, которые днём выглядели очень даже привлекательными и живописными для местных, но ночью… Опасные случаи перестали в этих краях происходить ещё в 2000-ых, а до этого то дезертир из ближайшей военной части с оружием сбежит, то ограбление на заправке, то рэкет фур на В-19. А сейчас гробовая тишина, и на первый взгляд бесконечная, и кто знает, что страшней? Местные бабушки знают. Как затравят вечером у стола за кружкой чая байки про проклятую дорогу, из которой нечисть к вечеру выходит, про призрачные силуэты у кладбища, которых животные даже опасаются, про русалок, что сидят у соснового бора и поджидают путников. Мифология в этих краях была даже своя, отличавшаяся от общей славянской с лешими и бабой Ягой, и русалки, например, здесь были обыкновенные на вид девушки, да только кто-то видел, как они сухими из воды выходят, станцуют с платочком, и обратно заходят, а кто-то просто у дороги странную девушку в белом встречал, которая молчит, да вот только отойдёт — и след её простыл, и никто не понимал, когда она незаметно уйти успела. Бабушки рассказывали это, чтобы пощекотать нервы внукам, которые так просили их поведать им очередную историю, после чего убегали к печке, и укутавшись одеялом, дрожали, уткнувшись в стенку. Бабушки посмеются, хлопнут по плечу дитя, скажут, чтобы не выдумывали себе ничего, сказки всё это, не существует нечисти, да вот только сами потом подолгу у окна сидят и вдаль глядят с каменным лицом, и к чаю даже не притронутся. Но Павла обрадовала какая-никакая цивилизация, и то, что деревня ещё жива. Павел проехал начало деревни, дом располагался на её золотой середине. Свет горел почти в каждом окне. Сама деревня, также, как и остальные, разделялась асфальтной дорожкой, и была окружена так называемыми «задворками», которые состояли из непроходимых лесов, и больших полей. Павел испуганно дёрнулся, когда увидел, как на свет от фар автомобиля на дорогу вышел человеческий силуэт. Павел объехал его справа, и из-за кромешной темноты не мог разглядеть, кто это был, но когда поравнялся, с облегчением улыбнулся. Павел старался себя как можно чаще тешить весёлыми мыслями.