Мой брат Иван стоит перед мной,

Нажал он на курок, стреляет.

А помнишь, Ваня, как мы с тобой,

В кораблики играли?

И бой идет, мой брат передо мной,

заставила его война,

Я тоже должен, я перед тобой,

Но ты не прав.

Забыл ты, Ваня, вместе мы с тобой,

У бабушки гусей гоняли по двору,

Воспитаны и вскормлены одной

Мы матерью. Я это не сотру.

И около реки с тобою мы росли,

И ты, и я.

Ну как же так, хочу тебя спросить,

Ты стал мне враг.

Но я-то помню, я тебя спасу,

Ты не просил,

Но я же знаю, я тебя прошу,

Мой бог, дай сил!

Идут бои, мой брат передо мной,

Заставила его война,

Я тоже должен, я перед тобой,

Но ты не прав.

В тебя вселился черный змей,

Шипит в тебе,

Ты предал мать, ты предал жизнь,

Ты как во сне.

Пригрел змею ты на своей груди,

Мой брат Иван.

Но лучше я убью тебя, прости,

Но ты не прав.

Спасу я душеньку твою

мой милый брат,

А мать простит, она поймет,

Что прав.

Стоим с тобой по обе стороны реки,

Пора уж змея мне убить, пора.

Похоже, многим понравилась песня. Люди одобрительно кивали, и говорили, что да, нам, простым людям, что делить? И надо спасать своих братьев.

«Нет, — подумал Петр — Мы видим, как вы спасаете. Спасаете города Соседней Страны от заводов, жителей, домов, машин». Сейчас Петр чувствовал что-то похожее на испанский стыд, на который, как шутили, тоже наложили санкции. Вроде бы и не он сочинил эту песню, не он исполнял со сцены, не он напал. Но ведь он здесь, смотрит на того, кто говорит о правде и спасении души через насилие. Он тоже часть этого.

Петру очень хорошо знакомо было вот это спасательство без спроса, когда кто-то лучше тебя знает, что тебе надо. Спасательство — это и есть агрессия, но агрессия, которая прикрывается ложью добра и любви. Любовь — это свобода. А спасатели лишают спасаемых свободы. И если спасаемые сопротивляются, то все средства хороши. Можно и убить, если что, хотя бы душу спасти. Агрессия под маской любви!

А Андрей бежал за Эллочкой по пересеченной местности. Уже темнело, видимость становилась плохой, Андрей боялся потерять из виду ее силуэт.

Впереди была речка. Эллочка подбежала к ней, на несколько секунд остановилась. Чуть не упала, так как была уже изрядно выпившая. «Блин, она же говорила, что плохо плавает», — подумал Андрей. Через речку был перекинут самодельный мост, гнилой и ненадежный, и Эллочка намеревалась его перейти. Но, дойдя до середины, поскользнулась и упала в реку. Она боролась с водой, которая поглощала ее, а потом выплевывала. Сильное течение сносило ее. Она сопротивлялась, но река была сильнее. И она сдалась. Просто закрыла глаза, перестала барахтаться. «Какая глупая смерть», — пронеслось в ее голове. Еще несколько секунд, и вода заполнит ее легкие. Сопротивляться бесполезно.

Но тут она почувствовала, что кто-то, держа ее за руку, поднял над водой, ухватив за талию. Они поплыли к берегу. В эту секунду Элеонора потеряла сознание. Очнулась уже на другой стороне реки от того, что кто-то делал ей искусственное дыхание и больно нажимал на ее грудную клетку. Вода прыснула изо рта Эллочки, она закашлялась.

— Ну ты дура, Селиверстова, — это был Андрей. — Какого хрена ты поперлась через этот ушатанный мост?

Она молчала.

— Ты хоть понимаешь, что могла умереть?

Она ничего не говорила.

— Ладно, ты в состоянии идти? Надо возвращаться.

— Я не хочу никуда идти. Я не хочу никого видеть.

Она почти протрезвела.

— А куда ты бежала?

— Я не знаю. Я просто бежала, от всего, что сейчас происходит. Как будто от этого можно убежать. Но я чувствовала, что мне надо на другую сторону.

— У тебя получилось. Мы на другой стороне, — улыбнулся Андрей.

— Да, благодаря тебе, — она впервые с нежностью посмотрела на него. — Может, мы посидим здесь, пока не обсохнем? Или пока полностью не стемнеет. Не хочу идти по деревне с прилипшим к телу платьем.