Профессор Олбрайт писал: «Часто утверждают, будто научное качество палестинской археологии серьезно пострадало из-за религиозных предубеждений ученых, проводивших раскопки на Святой Земле. Верно то, что некоторых археологов влек в Палестину интерес к Библии и что некоторые из них ранее получили образование в сфере библейских исследований». Но затем он сам отверг подобную возможность, основывая свой вывод прежде всего на том обстоятельстве, что датировки, присвоенные отдельным местам и артефактам Древней Палестины учеными, участвовавшими в первоначальных раскопках, оказались впоследствии не слишком ранними, как следовало ожидать, а напротив, слишком поздними. Вопрос о том, не оказали ли верования и установки, связанные с «религиозными предубеждениями», своего, возможно, скрытого воздействия на анализ и описание символов, ритуалов и общей природы древней религии, при этом даже не ставился.

В большинстве археологических текстов женская религия именуется «культом плодородия» – что, скорее, говорит об отношении к сексуальности различных современных религий, которые могли повлиять на их авторов. Однако археологические и мифологические свидетельства почитания женского божества как Создательницы мира, законодательницы, пророчицы, вершительницы человеческих судеб, изобретательницы, целительницы, охотницы и отважной предводительницы в битвах наводят на мысль, что «культ плодородия» может быть чрезмерным упрощением куда более сложной богословской структуры.

Обратив более пристальное внимание на семантику, лингвистический подтекст и оттенки смысла, я заметила, что само слово «культ», неявно подразумевающее нечто менее утонченное или цивилизованное, чем «религия», почти всегда прилагалось к поклонению женским божествам – причем не служителями Церкви, а якобы «объективными» археологами и историками. Вместе с тем ритуалы, связанные с иудеохристианским Яхве (Иеговой), всегда уважительно описывались теми же самыми учеными как «религия». Увидев, что слова «Бог» и даже «Он» каждый раз старательно пишутся с заглавной буквы, в то время как «царица неба», «богиня» и «она» – чаще всего со строчной, я решила попробовать сделать наоборот, наблюдая за тем, как эти, казалось бы, незначительные изменения подсознательно влияют на смысл текста, а также на его эмоциональное восприятие.

В описаниях давно погребенных под землей городов и храмов ученые мужи нередко отзывались о сексуально активной Богине как о «порочной», «нестерпимо агрессивной» или «до неприличия аморальной», в то время как поступки божеств мужского пола, насиловавших или соблазнявших легендарных смертных женщин или нимф, воспринимались как обычные «шалости» или даже удостаивались похвалы как проявление «мужской силы». Откровенно сексуальная природа Богини в сочетании с Ее святостью и недосягаемостью так озадачила одного ученого, что он, в конце концов, остановился на малопонятном титуле «Девы-Блудницы». Женщин, следовавших древним сексуальным обычаям религии Богини и именуемых на их собственном языке «посвященными» или «отделенными», нередко клеймили как «ритуальных проституток». Такой выбор слов еще раз свидетельствует об этноцентричной этике, вероятно, основанной на библейских подходах. Тем не менее само использование термина «проститутка» применительно к женщинам, которые на самом деле были известны как qadesh, то есть «посвященные», отражает полное непонимание этими авторами той самой общественной и богословской структуры, которую они пытались охарактеризовать и объяснить.

Описания женского божества как Создательницы Вселенной, изобретательницы или носительницы культуры часто удостаивались всего одной-двух строчек, если упоминались вообще. Ученые очень скоро сочли эти аспекты женского божества не заслуживающими обсуждения. И несмотря на то, что Богиня в большинстве исторических документов Ближнего Востока именовалась Царицей Неба, некоторые авторы желали знать Ее лишь как извечную «Мать-Землю».

Женское божество, почитаемое как воительница или охотница, отважная в битве и ловкая в стрельбе из лука, иногда описывалось как обладающее «на удивление мужскими» качествами, подразумевая, что Ее сила и доблесть делали Ее чем-то из ряда вон выходящим или даже физиологически ненормальным. Йоханнес Маринджер, профессор доисторической археологии, отверг идею о том, что черепа оленей были охотничьими трофеями одного из палеолитических племен. Причина? Их нашли в могиле женщины. Он пишет: «Обнаруженный здесь скелет принадлежал женщине – обстоятельство, которое как будто исключает возможность того, что черепа и рога оленей были охотничьими трофеями». Неужели эти авторы судят о физической природе первобытных женщин по хрупким, гибким образцам современной западной моды?

Жрицы Богини, которые давали мудрые советы и изрекали пророчества в Ее святилищах, считались подходящими для этой роли, потому что, как женщины, отличались большей «интуитивностью» и «эмоциональностью» – а значит, служили идеальными посредницами для божественного откровения. При этом те же самые авторы обычно игнорировали политическую значимость данных советов или возможность того, что этих женщин действительно могли уважать за их мудрость и познания и допускать на очень важные посты советников. Как ни странно, ни эмоциональные качества, ни интуиция никогда не упоминались в связи с мужчинами-пророками Яхве. Герхард фон Рад однажды заметил, что «склонность к темным астрологическим культам всегда проявляли именно женщины».

Слово «боги» вместо слова «божества» при обсуждении женских и мужских божеств чаще всего использовалось современными книжниками для описания древней религии. Противоречащие друг другу переводы даже простых фраз (например, «Он смел с лица полей женщин, собиравших ветки» у Драйвера против «По полям бродили женщины, рубившие сучья» у Грея) ставят вопрос о точности использования ряда слов переводчиками. Правда, тексты на древних языках часто бывает трудно сначала дешифровать, а затем изложить их смысл в современных терминах и выражениях. В ряде случаев можно полагаться лишь на обоснованные догадки, и иногда это оказывается полезным, но именно здесь чаще всего и проявляется предвзятое отношение.

К сожалению, случаи неточного перевода, несправедливых замечаний, ошибочных предположений и догадок невольно проникают в наши трактовки взглядов и верований древних времен. Мужские пристрастия и религиозные предрассудки, проявляющиеся как в главных, так и во второстепенных вопросах, весьма настойчиво ставят вопрос об объективности анализа даже того археологического и исторического материала, который доступен в настоящее время. А это предполагает, что давно устоявшиеся теории и выводы должны быть пересмотрены, переоценены и, если того требуют фактические данные, исправлены.